Я смотрю на Битти. Он встревожен, но вроде бы не злится.

– Это я тоже должен понимать? Нет, ищите кого-нибудь другого.

Битти и Аткинс переглядываются.

– Не, ну серьезно, я вам что, автомат по переводу с чего угодно на что угодно?

– Ладно, ладно, – говорит Аткинс, – я все равно больше ни слова по-русски не знаю.

Я пожимаю плечами. Аткинс и Битти переглядываются, и Битти смеется.

– Для шпиона он слишком заметный. И разговаривает, как сын лэрда с арендатором.

– Русские дворяне говорят по-французски лучше нас с тобой.

– И откуда бы посреди Балаклавы болтался дворянский ребенок? Да еще понимающий, зачем двое мужчин могут раздеть мальчишку?

Аткинса передергивает.

– Что-то я не хочу ничего об этом знать, Битти.

– Вот-вот.

В этот момент у меня за спиной раздается грохот и кто-то яростно шипит что-то про святую кровь и кровавую купель.

– Ты, овсоед драный, – рявкает Аткинс, – ты можешь зайти как человек?

Битти берется ладонью за лицо и стонет.

В палатку вплывает еще один металлический ящик, а вслед за ним – мальчишка лет пятнадцати.

– Мастер Кемпбелл заставил меня тащить вот это на руках от самого корабля. Он сказал, это ваше.

Ящик с грохотом ставится на пол. В ящике что-то дребезжит.

– Финдлейсон, друг мой, – мягко говорит Битти, – я благодарю тебя за то, что ты допер мои инструменты, и прошу извинения за мастера Кемпбелла, который, наверное, всего лишь имел в виду, чтобы ты это не швырял. Впрочем, разберемся. Вон тебе новенький, его зовут Уно, покажи ему, где спать, чем умываться, и вытряхни из кастеляна форменную куртку для него, пока турки не утащили его обратно.

Мальчишка смотрит на меня, как матрос на крысу в хлебном ларе. Нос у него свисает почти до нижней губы, брови такие, что складкой между ними хоть орехи коли, и в целом он мне рад, как холере.