Книги

Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2

22
18
20
22
24
26
28
30

В Ленинграде Сергей Есенин встречается с Зиновьевым и долго общается с Ионовым.

Зиновьев Григорий Евсеевич (Радомысльский), член Политбюро и председатель Исполкома Коминтерна с 1921–1926 гг. Активный участник внутриполитической борьбы. Женат на сестре Ионова.

Ионов Илья Ионович (Бернштейн) – революционер, поэт, издательский работник. В 1924–1925 годах возглавляет Ленинградское отделение Госиздата. Именно в это время возле Есенина появляются молодые ленинградские имажинисты: В. Эрлих, Г. Шмерельсон, В. Ричиотти, С. Полоцкий. И будут окружать его в последние дни жизни. Возможно, в эти дни Есенин утвердился в мысли переехать в Ленинград на постоянное место жительства. Очевидно, что Ионов и Зиновьев его обнадежили. Есенин говорил знакомым, что «возьмет у Ионова журнал». Скорее всего, не без рекомендации Зиновьева и Ионова поэт начинает работу над новой поэмой «Песнь о великом походе», простодушно, не подозревая об опасности этого шага. Кстати, Мандельштам, уже после гибели Есенина, говорил, что его сгубило именно ожидание сильных мира сего от него (лирика) создания эпических форм. Об этом вспоминала Надежда Мандельштам.

26 апреля Есенин написал Гале Бениславской из Ленинграда: «Милая Галя! Пришлите с Шмерельсоном пальто, немного белья и один костюм двубортный. С. Есенин»

В начале мая (2 или3) пишет Бениславской: «Да! Со «Стойлом» дело не чисто. Мариенгоф едет в Париж. Я или Вы делайте отсюда выводы. Сей вор хуже Приблудного. Мерзавец на пуговицах – опасней, так что напрасно – радовались – закрытию. А где мои деньги?»

7 или 8 мая Сергей Есенин возвращается в Москву. Он, судя по всему, сдаваться не собирался. Готовился защищать свои права. А планы у Мариенгофа были наполеоновские: на деньги от продажи «Стойла Пегаса» открыть собственное дело. Из книги Л.В. Занковской: «Открыть свое и только свое кафе. Да еще какое! Не где-нибудь, а в самом «Метрополе»! Бывший технический редактор уже заручился солидной поддержкой, без которой о таком проекте и речи быть не могло, и продумал все мелочи. В его будущем кафе все будет изысканно, утонченно, с настоящим художественным вкусом: роскошь «Метрополя» и неожиданность названия – «Калоша»! Он даже придумал блюдо для своей «Калоши» – котлеты Мариенгоф». Тут травля Есенина Сосновским была бывшему другу очень кстати.

9 мая 1924 года Есенин подписывает письмо, приуроченное к Совещанию по вопросам литературной политики Отделом печати ЦК РКП(б) накануне XIII съезда партии.

Подписали: П. Сакулин, В. Катаев, Б Пильняк, С. Клычков, А. Соболь, С. Есенин, М. Герасимов, В. Кириллов, Абрам Эфрос, О. Мандельштам, В. Львов-Рогачевский, И. Бабель, А. Толстой, Е. Зозуля, М. Пришвин, М. Волошин, П. Орешин, В. Инбер, Н. Тихонов, М. Зощенко, Е. Полонская, В. Каверин, Вс. Иванов, Вяч. Шишков, А. Чапыгин, М. Шагинян, О. Форш и др.

Письмо получило название «Письмо 36». В письме заявлялось: «Мы считаем, что пути современной русской литературы, – а стало быть, и наши, – связаны с путями Советской по-октябрьской России. Мы считаем, что литература должна быть отразителем той новой жизни, которая окружает нас, в которой мы живем и работаем, – а с другой стороны, созданием индивидуального писательского лица, по-своему воспринимающего и по-своему его отражающего. Мы полагаем, что талант писателя и его соответствие эпохе – две основных ценности писателя: в таком понимании писательства с нами идет рука об руку целый ряд коммунистов-писателей, рабочих и крестьян, входящих сейчас в литературу… Их труд и наш труд – единый труд современной русской литературы, идущей одним путем и к одной цели». (К вопросу о политике РКП (б) в художественной литературе. Сборник. М., 1924, с.106). Надо отметить, что текст «Письма 36» «Талант и его соответствие эпохе – основные ценности писателя» в советский период, сразу же после гибели Есенина, оказался закрытым для исследователей. Как и многие документы, где упоминалось его имя (по утверждению Л.В. Занковской).

Совещание состоялось 10 мая. В резолюции отмечалось, что «приемы борьбы с «попутчиками», практикуемые журналом «На посту», отталкивают от партии и советской власти талантливых писателей. Взаимоотношения между действующими различными писательскими кружками, группами, союзами и объединениями должны быть признаны крайне ненормальными. Не только в среде «попутчиков», но и в среде пролетарских писателей («Октябрь», «Кузница»). Ни одна из этих организаций не должна выступать от имени партии». («На посту» – советский литературно-критический журнал, созданный в 1923 году как орган МАПП и ВАПП, наиболее радикальной группы пролетарских писателей, выступавших за классовый подход в оценке литературы и художественного творчества. Журнал непримирим не только к попутчикам, но и к коммунистическим и пролетарским писателям, не входившим в ВАПП. Напостовцы пеняли партии, что в искусстве полнейший разнобой. А. Воронский, редактор «Красной нови» утверждал: «Встать на точку зрения журнала «На посту» – это значит разгромить всю работу»).

Старый приятель Сергея Есенина – эмигрант Вениамин Левин писал: «Есенин жил и творил в такое время, когда никто не осмеливался быть самостоятельным и самому отвечать за избранный путь. Рука революционной власти, как и рука революционных партий, сдавила свободное развитие русской культуры<…>».

Вот каковы были критерии оценки литературного произведения у партийных деятелей из близкого окружения Сергей Есенина:

Вардин считал, что в литературе должна быть своя ЧК. У коммунистов для чтения любой литературы есть иммунитет, а у народа его нет, поэтому не будет свободы печати.

Воздвиженка, дом 9

Бухарин об отношении к попутчикам – «тащить за собой» и «привлекать, ошарашивая дубиной по голове».

Луначарский: «Если писатель масштаба Толстого или Достоевского напишет гениальный роман, но контрреволюционный, скрепя сердце вынуждены будем задушить, но будем жалеть в душе.

Воронский: «Мы многое прощаем художнику. Основной страшный грех – не соответствие коммунистической идеологии.

Троцкий – раскрестьянивание крестьян.

Есенин Бениславской из Батума от 20.12.24: «Я не разделяю ничьей литературной политики. Она у меня своя собственная – я сам.<…>

Весной, когда приеду, я уже не буду подпускать к себе близко. Боже мой, какой я был дурак. Я только теперь очухался. Все это было прощание с молодостью. Теперь будет не так.