Книги
Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма
Попечением самого высокого руководства страны с самого начала для подготовки к его строительству привлекли опытных управленцев и архитекторов. В 1931 году было учреждено особое ведомство – Управление строительства Дворца Советов (УСДС). Бориса Иофана официально назначили главным архитектором УСДС, и, занимая эту должность, сам Иофан отвечал за организацию конкурса проектов[117][118]. В 1934 году, когда его собственный проект стал победителем четвертого конкурсного тура, Иофан продолжил исполнять обязанности главного архитектора, только теперь ему помогали в работе двое коллег из Ленинграда – Владимир Гельфрейх и Владимир Щуко. Сам Иофан оставался главным архитектором проекта, но дорабатывали окончательный вариант здания уже они втроем (илл. 2.4).
Илл. 2.4. Архитекторы Дворца Советов Владимир Гельфрейх, Владимир Щуко и главный архитектор Борис Иофан с макетом здания. 1934 г. Собрание ГЦМСИР
Иофану предстояло проработать в УСДС до самого роспуска этого ведомства после смерти Сталина в 1953 году. Но хотя он и занимал должность главного архитектора, это не значило, что он возглавлял саму эту организацию. С момента основания в 1931 году УСДС возглавляли разные управленцы, по очереди сменявшие друг друга и называвшиеся начальниками строительства. Первым из них стал архитектор Михаил Крюков, и он уже через несколько месяцев после назначения покинул этот пост, заявив, что с Иофаном работать невозможно[119]. Вторым (и более стойким) назначенцем оказался Василий Михайлов – он сменил Крюкова осенью 1931 года. Михайлов был партработником, ранее занимал должность секретаря Московского горкома партии и возглавлял Московский совет профсоюзов, а потом его услали из столицы (в порядке понижения), назначив заместителем начальника строительства Днепровской гидроэлектростанции (Днепрогэс). Вскоре Михайлова перевели обратно в Москву, где он возглавил строительство Дома правительства, известного также как Дом на набережной. Достроенный в 1933 году, этот большой жилой комплекс для советских руководителей высшего звена, также спроектированный Иофаном, стоял, отделенный рекой, прямо напротив Кремля и места будущего строительства Дворца Советов. Таким образом, Михайлов и Иофан уже хорошо знали друг друга. В начале 1930-х годов, пока проходили туры конкурса на проект дворца, они вдвоем завершали работу над Домом правительства. Когда объект был сдан, и Иофан, и Михайлов с семьями вселились в новые квартиры этого дома, построенного их совместными усилиями[120].
В 1934 году Михайлов с Иофаном переключились на Дворец Советов. В качестве начальника строительства УСДС Михайлов контролировал работу трех отделов этой организации: административно-финансового, архитектурно-проектировочного бюро (во главе которого стоял Иофан) и строительного отдела[121]. Иофан, будучи главным архитектором УСДС, председательствовал на дискуссиях, на которых обсуждались и уточнялись требования, предъявляемые к такому объекту, как Дворец Советов. Еще в феврале 1931 года Иофан встретился с двумя инженерами и тремя архитекторами для разработки плана управления всем проектом[122]. Иофан заведовал и подготовкой черновых планов для мест, выбранных для строительства дворца. Один из ранее намеченных участков находился между Охотным рядом, Тверской улицей, Георгиевским переулком и Большой Дмитровкой. Место, на которое пал окончательный выбор, – то, где стоял храм Христа Спасителя, – было предложено лишь в конце 1931 года[123]. В обязанности Иофана как главного архитектора входили также доработка окончательного проекта здания, наем и увольнение рабочих, руководство работами на стройплощадке и возведение нового жилья (в случае необходимости) для людей, которых придется выселить из зоны застройки; составление всех графиков производственных работ и рабочих планов финансирования и обеспечения строительства после одобрения начальника строительства[124].
В процессе доработки проекта, начавшейся после победы Иофана и после того, как к нему присоединились Гельфрейх и Щуко, первоначальный замысел претерпел заметные изменения: здание существенно выросло вверх. Результатом стал макет очень высокого многоярусного сооружения, увенчанного гигантской статуей Ленина с простертой правой рукой. Этот окончательный проект получил официальное одобрение 19 февраля 1934 года, и уже на следующий день изображение будущего здания было предъявлено народу – напечатано в газете «Правда» (илл. 2.5). Запланированная высота Дворца Советов составляла 415 метров. Будь он построен, он стал бы в ту пору самым высоким зданием в мире[125].
Илл. 2.5. Изображение Дворца Советов в перспективе. Работа Бориса Иофана, Владимира Гельфрейха и Владимира Щуко. (
В месяцы, последовавшие за объявлением проекта-победителя, в Музее изящных искусств была открыта выставка, где демонстрировались макеты, рисунки и чертежи будущего здания Дворца Советов. Посетителям предлагалось поделиться в книге отзывов своим мнением об увиденном, и несколько посетителей предложили внести некоторые усовершенствования в проект дворца[126]. Некоторых в основном интересовала статуя Ленина, венчавшая здание. Один посетитель, скульптор, выразил опасение, что Ленин не будет виден с земли[127]. У других сложилось иное мнение: «Фигура Ленина несколько грубовата для такого изящного сооружения, – написал один человек. – По моему мнению, фигуру следует несколько уменьшить, будет изящнее»[128]. Другой посетитель согласился с этим: «Проект хорош, только не большой ли Ленин для купола?»[129]
Помимо масштаба Ленина, у посетителей выставки вызывал сомнения другой момент: удачно ли вписано это сооружение в окружающий его ландшафт? Рабочий-метростроевец спрашивал, почему в проекте не предусмотрены ни сады, ни парки. Инженер-сталелитейщик спрашивал, нельзя ли передвинуть куда-нибудь здание Манежа (построенное в начале XIX века), чтобы объединить в единое целое дворец и новый проспект Ленина, который, как планировалось, будет начинаться от этого сооружения. Кто-то предлагал просто снести Манеж, чтобы освободить место для нового архитектурного ансамбля. Другой комментатор сомневался, правильно ли выбрано место для дворца на берегу Москвы-реки. Он замечал, что «река Москва, даже после сооружения канала Москва – Волга, слишком мала перед лицом величественного дворца», и спрашивал, нельзя ли как-нибудь поднять уровень воды, чтобы здание смотрелось красивее?[130] В глазах многих людей, пришедших в Музей изящных искусств посмотреть на долгожданный проект Дворца Советов, монументальность будущего здания слишком контрастировала с окружающим городским пейзажем. Сложная задача примирить грандиозный масштаб этого сооружения с уже имеющимися в городе зданиями и живущими в нем людьми казалась нерешенной. Один посетитель без обиняков написал об этом, прямо адресовав свое замечание главному архитектору: «Тов. Иофан, дайте простор Вашему колоссу. Ему определенно тесно на этой маленькой площадке – особенно со стороны реки…»[131]
Было, конечно, и много других – восторженных – отзывов. Студент строительного техникума написал: «Я уверен, Вы победите и создадите памятник, достойный нашей эпохи и великого Ленина»[132]. Агроном из Средней Азии, много раз читавший об этом сооружении, но еще никогда не видевший его изображений, оставил такую запись: «Восхищен красотой, грандиозностью и вместе с тем кажущейся воздушной легкостью дворца»[133]. Другой посетитель написал о своем восторге и нетерпении: «Беглый просмотр макетов оставляет незабываемое впечатление. Хочется скорее увидеть в натуре»[134]. Дворец Советов вызывал такое же волнение и такой же массовый энтузиазм, какие обычно сопутствовали масштабному строительству промышленных предприятий в годы первой пятилетки. Некоторые посетители выставки 1934 года сами подчеркивали эту связь между недавними трудовыми подвигами и победами СССР в области индустриализации и совершавшейся теперь социалистической реконструкцией Москвы. Один рабочий-ударник писал, что «выставка исключительна», и интересовался, нельзя ли устроить макету и чертежам дворца гастроли по стране, чтобы с ними могли познакомиться рабочие многочисленных заводов и фабрик[135]. А один художник предлагал выпускать специальный журнал «Дворец Советов» и регулярно передавать по радио последние известия о ходе строительных работ, а еще – обеспечить продвижение стройки в надлежащем темпе.
Представление о том, что общественный контроль за ходом работ необходим, явно сложилось благодаря тому, что посетители музея увидели (и тому, чего
Вскоре всем предстояло узнать, как выглядит Дворец Советов. Возникнув на воображаемом горизонте, он сделался символом новой эпохи. Советские функционеры, со своей стороны, принялись изо всех сил бороться со сложившимся в народе мнением, что это – эпоха пустых обещаний. Хотя Дворец Советов так и не был построен в срок, его изображение принялись широко тиражировать, чтобы создать впечатление, будто он уже возведен[138]. Архитектурные чертежи здания демонстрировались в 1934 году по случаю годовщины Октябрьской революции на выставке, устроенной в витринах домов вдоль улицы Горького. Она стала предзнаменованием Генерального плана реконструкции Москвы, обнародованного в 1935 году Прохожим показали больше десятка видов будущего дворца, наряду с планами перестройки прилегающих участков города[139]. Станция метро «Дворец Советов» (ныне «Кропоткинская»[140]) открылась одной из первых – в 1935 году. В том же году и до 1940 года в кинотеатрах демонстрировали фильм для детей «Космический рейс», в начальных кадрах которого зрители видели Москву с уже возведенным Дворцом Советов. В 1938 году кондитерская фабрика «Красный Октябрь» начала выпускать шоколадные плитки «Дворец Советов»[141]. В 1937 году макет Дворца Советов выставлялся в Третьяковской галерее[142], а в 1939 году этот макет пересек океан и был показан в спроектированном Иофаном советском павильоне на Всемирной выставке в Нью-Йорке. К концу десятилетия непостроенная башня превратилась в настоящий идол.
Не осталось в стороне и сообщество московских архитекторов: конкурс на лучший проект Дворца Советов они превозносили как великий переломный этап в развитии советской архитектуры, а само его строительство называли краеугольным элементом социалистической реконструкции Москвы. Выступая с докладом на Всесоюзном творческом совещании архитекторов в Ленинграде в мае 1935 года, московский архитектор Николай Колли заявил, что «объявление конкурса на проект Дворца Советов послужило историческим рубежом архитектурного творчества всего Союза». Для Колли и других советских архитекторов «перелом в архитектуре, вызванный конкурсом на Дворец Советов», означал наступление новой эпохи в архитектурной теории и практике: эпохи, когда архитекторы наконец смогут претворить в жизнь «историческое решение» коммунистической партии, принятое на июньском пленуме 1931 года, и выполнить задачи, поставленные Кагановичем. Колли напомнил: «Перед советской архитектурой партией и правительством были поставлены задачи создания полноценной архитектуры, сочетающей глубокую функциональность с высокохудожественной и эмоционально выразительной формой»[143]. Колли заявлял, что «конкурс открыл перед архитекторами изумительные перспективы победоносного социалистического строительства». Но, сетовал оратор, он «вместе с тем обнаружил известное отставание и неподготовленность всего архитектурного фронта»[144].
Чтобы наверстать упущенное, советским архитекторам предстояло отправиться за границу. В марте 1934 года Михайлов составил бюджет и запросил доклад у инженерного отдела УСДС, чтобы подготовить план первой командировки в США. Эта поездка, первоначально намеченная на май – август 1934 года, а затем отложенная на конец года, стала первой из череды поездок, совершенных в 1930-е годы архитекторами и инженерами УСДС в поисках профессиональных знаний и опыта, которые требовались для возведения в Москве монументального Дворца Советов.
В поисках зарубежных образцов и рынков
В 1930-х годах Дворец Советов оставался главным объектом в программе грядущего превращения Москвы в социалистический город. Но представление об этом сооружении как о социалистическом символе ничуть не мешало архитекторам и инженерам, работавшим в УСДС, открыто заимствовать иностранные – несоциалистические – образцы для проекта дворца. Не мешало оно и обращаться к капиталистическим рынкам и налаживать связи с международными профессиональными организациями, чьи знания могли очень помочь при строительстве дворца. УСДС получало официальное одобрение, разрешение и даже рекомендацию выступать своего рода мостом между капиталистической строительной индустрией зарубежных стран и строительными планами в Москве, которые основывались на нерыночных отношениях.
В течение нескольких месяцев после объявления победителя в конкурсе проектов УСДС готовилось отправить за границу свою первую делегацию. Осенью 1934 года группа проехала по Европе, пересекла Атлантику и задержалась ненадолго в Нью-Йорке, где успешно установила связи с американскими инженерами и строителями. Затем делегация совершила турне по другим городам США, после чего вернулась в Нью-Йорк, чтобы подписать контракты с фирмой
В том, что советские архитекторы и инженеры 1930-х годов налаживали связи с зарубежными коллегами, не было ничего неожиданного. Похожие контакты поддерживались и в других областях жизни – от литературы и изобразительного искусства до экономики[146]. В архитектуре и инженерном деле модель такого рода международного сотрудничества, наряду с учреждениями и связями, которые могли бы ему способствовать, была создана в годы первой пятилетки, с 1928 по 1932 год. Тогда советское руководство закрепило ту практику, начало которой было положено НЭПом, когда на работу нанимались множество иностранных специалистов и за рубежом закупались материалы и машины. Если в 1920-е годы первенство оставалось за немецкими технологиями и экономической помощью, то в 1930-е годы стали выше цениться американские технологии[147]. Американских предпринимателей не останавливала проводимая правительством США политика непризнания СССР. Напротив, им очень хотелось установить контакты с советской экономикой, особенно в период интенсивного развития промышленности и сельского хозяйства, который начался в СССР в конце 1920-х годов. Фирмы поменьше (вроде
В начале 1930-х годов многие из тех, кто активно участвовал в развитии советской экономики, обращались к правительству США с петициями, в которых призывали признать СССР. Например, в 1930 году «Известия» сообщили, что Мориц Кан выступал за дипломатическое признание, которое, по его словам, обрело особую важность в пору наступившего экономического кризиса, ведь США стремительно теряли позиции в мировой экономике[149]. Мориц был родным братом Альберта Кана, главного архитектора фирмы
Делегация УСДС была не первой группой, отправившейся за океан в поисках технических знаний. В годы первой пятилетки в СССР приезжало множество американских промышленников и рабочих, и советские специалисты, в свою очередь, ездили в США, где посещали фабрики и промышленные предприятия[152]. Государственный департамент США пристально следил за этим обменом советских и американских специалистов. Поскольку в Москве официального представительства США не было, Госдеп получал нужную ему информацию через свою дипломатическую миссию в Риге, которая выписывала десятки газет и журналов на русском языке и могла следить за международным коммунистическим движением[153]. Кроме того, сотрудники рижской дипмиссии с огромным интересом наблюдали за социалистической реконструкцией Москвы. В конце октября 1931 года госсекретарю США пришло сообщение из Риги («ввиду интереса, проявленного американскими строительными концернами»), что создано Управление ударного строительства Московского метрополитена (Метрострой) и уже начаты работы[154]. Скрупулезный сотрудник, составлявший эту докладную записку, сообщал также, в порядке отступления, что в феврале 1930 года Павел Роттерт, назначенный теперь начальником строительства московского метро, ранее «ездил в США в качестве представителя Днепровского комбината для знакомства с методами строительства гидроэлектростанций»[155]. Хотя для Вашингтона интерес представляла прежде всего сама поездка Роттерта в США, работник миссии невольно указал на существовавшую тесную связь между строительством крупных промышленных объектов в годы первой пятилетки и более поздней реконструкцией Москвы. В 1930-е годы советские специалисты вроде Роттерта, ранее руководившие работами на крупных промышленных объектах на периферии, плавно переводились на должности, связанные с управлением масштабными инфраструктурными и политически значимыми столичными проектами.
Шестнадцатого ноября 1933 года правительство США положило конец политике непризнания. Отныне все документы, касавшиеся дел в СССР, отправлялись в Госдепартамент напрямую из Генерального консульства США в Москве. В мае 1934 года Вашингтон получил от Дж. Хансона, нового генерального консула, докладную записку о Дворце Советов. Через несколько месяцев после утверждения окончательного проекта дворца Хансон посетил начальника строительства Василия Михайлова на его рабочем месте в центре города. Михайлов показал Хансону проект и чертежи и «доверительно сообщил ему, что для успешного осуществления этого проекта потребуется получить необходимое оборудование и техническую помощь из-за рубежа»[156]. Хансон докладывал, что пока Михайлов в основном занимается не дворцом, а «управлением делами, связанными с Днепровским комбинатом»[157] – гидроэлектростанцией на Днепре. Работой на Днепрогэсе, замечал Хансон, Михайлову предстояло заниматься еще год, после чего советский руководитель собирался «съездить в Соединенные Штаты для знакомства со строительными методами». Хансон упоминал, что Михайлов обращался с ним очень любезно: «Когда мы прощались, он пригласил меня посетить Днепровский комбинат»[158]. Как и Роттерт из Метростроя, Михайлов перешел от строительства гидроэлектростанции на плотине к социалистической реконструкции Москвы. В итоге Михайлов так и не поехал в США, но весной и летом 1934 года его подчиненные составляли бюджет и оформляли визы для сотрудников УСДС, которым предстояло отправиться в первую командировку в Америку.