Книги
Морские робинзоны
В тот вечер среди рыбаков разгорелся общий спор: какие парусники самые мореходные. У каждого было свое мнение, но все сходились на том, что наиболее распространенный тип промыслового судна в Северной Атлантике — рыболовный бот дори не уступит хорошей яхте.
— Даже этот новичок Енсен и тот говорил мне, что на дори поплывет куда угодно, — добавил один из рыбаков, — да вот и он!
В это время в салун вошел молодой худощавый датчанин Альфред Енсен, бог весть какими ветрами занесенный на промысел.
— Енсен, верно я говорю, что ты считаешь дори надежной посудиной?
— Да, я на ней пошел бы хоть до Франции, хоть до Англии.
— Ты с ума сошел!
— С ума сошел? Ну что же, конечно, я на промысле человек новый, но мне трижды приходилось пересекать на парусниках Тихий океан. Так что уж с Атлантикой я могу на хорошей дори справиться один.
— А что ты знаешь об Атлантике? Бывал ли ты в зимние штормы на Джорджес-банке? Да и с дори не мешает тебе познакомиться как следует. Что и говорить, только дурак в одиночку выйдет в океан на дори, — сказал самый старый рыбак.
— Дурак? Ну, хорошо! Я построю дори и дойду на ней до Англии и докажу, что я прав. Я поплыву прямо в Англию, и никаких портов захода и никаких Азорских островов…
Шли дни, недели. Об обещании Альфреда Енсена, данном, как все считали, под воздействием винных паров, постепенно забыли. Однако для самого Енсена переход через Атлантику был делом решенным.
Еще три раза сходил он за палтусом, чтобы заработать побольше денег, и после этого заказал дори самым опытным в Глостере корабелам. Ее строили из дуба и канадской сосны, строили в соответствии со старинными морскими традициями, оберегая дори от дурного глаза. Не дай бог на ее корпус сядет ворона или сова — жди тогда гибели суденышка. Маленьких птичек не отгоняли: ведь это хорошая примета. А если на дори садилась тружёница-пчела, то Енсен и строители радовались : она, наверное, принесет удачу.
К июлю суденышко было закончено. Длина его составляла шесть метров, а ширина — один метр семьдесят сантиметров.
Невысокая мачта несла парус площадью около двадцати квадратных метров. В случае необходимости мачта могла складываться. Кроме того, можно было поднять еще и дополнительный парус-кливер.
Убедившись, что Енсен и в самом деле готовится выйти в открытый океан в одиночку, рыбаки стали уговаривать сумасбродного датчанина отказаться от своего замысла. Но переубедить Енсена было невозможно. «Мне уже двадцать девять лет, а я еще не совершил настоящего дела, — говорил Енсен друзьям, — почему же я не должен использовать этот шанс?»
16 июня 1876 года Альфред Енсен вышел из Глостера. На носу и корме дори было начертано название «Столетие». В тот год это слово было самым распространенным в Соединенных Штатах, отмечавших первый век своего существования. На борту «Столетия» был трехмесячный запас продуктов. Предусмотрительный мореплаватель прихватил с собой также второй комплект парусов.
«Первая неделя была, пожалуй, самой длинной в моем переходе, — рассказывал потом Енсен. — Опустился туман, и я все время ожидал, что вот-вот столкнусь с встречным судном, и поэтому боялся заснуть и днем и ночью. Потом заметил, что компас порядочно врет. Догадался, что виновником этого был железный балласт в трюме. Пришлось завернуть на Новую Шотландию…»
Второй старт Енсена от североамериканских берегов состоялся уже 25 июня при благоприятной солнечной погоде. Дело шло на лад, и «Столетие» с хорошей скоростью удалялось от материка. Благополучно был пройден «остров кораблекрушений» (остров Сейбл)1, и далее курс «Столетия» лежал южнее Большой Ньюфаундлендской банки.
7 июля «Столетие» находилось в точке с координатами 41°50′ северной широты и 54°00′ западной долготы. Здесь его нагнал английский барк, направлявшийся из Мексики в Ливерпуль. Шкипер предложил взять суденышко на борт, чтобы спустить его на воду уже где-нибудь у Британских островов. Откровенно говоря, Енсен заколебался.
Радужная перспектива совершить быстрое, безопасное и приятное плавание на барке вместо того, чтобы барахтаться на «Столетии» бог знает сколько времени, разумеется, его привлекала. И все-таки он отказался.
«Нет, шила в мешке не утаишь, — рассуждал датчанин. — Ведь все равно об этом фокусе когда-нибудь узнают в Глостере и тогда позор на всю жизнь».