– Меня тошнит от тебя, Рут. Сидишь в своем кресле, никогда ничего не делаешь, только командуешь мной. – Переведя дыхание, падаю на диван. – Я вообще не понимаю, зачем ты здесь.

Она молчит, и я продолжаю. Откуда только слова берутся?

– Думаешь, я не знаю правды о твоем несчастье?

Отвернувшись, вновь шагаю во двор и делаю вид, что не слышу шепот сестры:

– Нет, Джой. Правды ты не знаешь.

По привычке топаю к курятнику, будто за яйцами, и вспоминаю, что так и не побывала у пруда. Действительно ли он пересох? Пекло на улице жуткое, вряд ли в пруду могла остаться вода, но я все равно сержусь на себя – почему не сходила, не проверила? А теперь сил нет. Сочинение планов, споры, бесконечная удушающая жара – все это меня измотало.

Чай готовлю в молчании, не глядя на Рут; она читает «Гордость и предубеждение», словно меня в кухне нет. После чая забираю все лекарства и графики, несу в комнату отца. Он шевелится, но очень вяло.

Кладу таблетки на тумбочку у кровати. В конце концов, отец сам просил оставить их ему – хотел покончить с собой. Вот они, пожалуйста, рядом с непроливайкой и бутылкой «Пассионы».

Только вне его досягаемости.

– Папа, – зову тихонько.

Он с трудом открывает глаза, я склоняюсь ниже.

– Я сообщу в полицию о том, что ты убил Венди Боскомб.

Глаза отца распахиваются шире, он из последних сил трясет головой.

– Нет, – шепчет.

– Да. Пусть все узнают, какой ты на самом деле. Даже если людям плевать на то, что ты творил с собственными детьми, то это никого не оставит равнодушным. Больше ни один человек не захочет иметь с тобой ничего общего.

Он в ужасе. Наконец-то.

– Я позвоню в полицию и расскажу о том, что нашла пропавшую куклу Венди.

Отец не верит своим ушам.

– Да, я нашла куклу в сундуке. Точнее, ее голову.

Он, разумеется, в растерянности. Думал, мне не известно местонахождение ключа.