Встряхиваю коробочку. Внутри что-то есть, легкое. Снимаю латунную защелку с крючка и поднимаю крышку. Множество маленьких бумажных прямоугольников – газетные вырезки. Высыпаю на ладонь несколько штук, беру одну. Это некролог дяде Биллу от тети Розы. Сзади к бумажному лоскутку прикреплено что-то пожелтевшим скотчем. Переворачиваю, читаю еще один некролог.
ХЕНДЕРСОН, Уильям. Брат Джорджа, деверь Гвен, дядя Марка, Рут и Джой. Ты храбро сражался, защищая нашу нацию. Да благословит тебя Господь!
Три строчки. Никаких тебе «возлюбленный» брат или «любимый» дядя. Даже мне известно, что следует писать «Да благословит тебя Господь
ЛАРСЕН, Роберт. Добрый сосед-христианин, чью улыбку будут помнить всегда. Джордж и Гвен Хендерсон
Я злюсь – почему родители не добавили к подписи мое имя? И почему тут нет даты? Я не знаю, когда умер мистер Ларсен. Хотя какая теперь разница…
Четвертая вырезка. Не скажу, будто они мне интересны; я просто отдыхаю перед откручиванием зеркала и разбором другой крупной мебели в комнате.
Это не некролог, но заметка тоже короткая и по существу.
ХЕНДЕРСОН, Джордж и Гвен объявляют о благополучном рождении Марка Джорджа 31 июля. Спасибо доктору Мерриуэзеру.
Перечитываю эти строки и уже не понимаю, на кого злюсь сильнее: на мертвого отца или на сбежавшего брата. Рву короткую заметку надвое, еще надвое, кусочки планируют на серый ковер.
Все эти люди из коробки – в прошлом, в том числе и Марк. Я захлопываю крышку, возвращаю на место защелку, отшвыриваю коробку. Она отскакивает от матраса на пол и исчезает из виду.
Выношу на улицу содержимое первого отцовского ящика, обливаюсь по́том и сыплю проклятиями: я-то думала, что самостоятельное опустошение дома станет чем-то вроде катарсиса… Лучше бы заплатила кому-нибудь!
С ящиками покончено. Нет, не могу притворяться, будто мне все равно. Достаю коробку, вываливаю бумажки на голую кровать, где умер отец. Отыскать вырезку не составляет труда.
ХЕНДЕРСОН, Гвен. Любящая жена Джорджа, любящая мать Марка, Рут и Джой. Ты всегда была моим солнечным светом.
Как он смел?! Как смел упоминать треклятую песню, словно наша семья и их брак были полны любви и солнечного тепла? Господи, ненавижу эту песню!
Мои пальцы без устали разгребают объявления, отбрасывают ненужные, ищут то, которое интересовало меня давно.
Вот оно. ХЕНДЕРСОН, Рут Поппи.
Торопливо читаю.
Минуточку, тут ошибка. Грубая ошибка.
Слова на крошечном бумажном прямоугольнике расплываются, я зажмуриваюсь, пытаясь прогнать слезы и осмыслить прочитанное. Года нет. Почему на некрологах не ставят дату, хотя бы год?!
Мысли лихорадочно скачут, вязнут в грязи. Что сказала мама, когда я спросила: «Почему ты их всех зовешь Рут?»