Первой особенностью, удивившей Дороти, когда он только попал к ней в дом, было его отношение к еде. Обычно щенки жадно набрасывались на еду, спеша умять все. Кипп никуда не спешил. Он смаковал каждый кусочек.

Бен достал сэндвичи, открыл пиво и устроился за столиком у окна.

Дочиста вылизав миску с едой, Кипп задумался о происхождении этой миски. За весь день он ни разу не вздремнул, но любопытство не давало ему улечься сейчас.

Кипп перевернул пустую миску набок и, придерживая носом, подкатил к ногам Бена Хокинса.

Тот оторвался от книги и молча смотрел на собачьи проделки.

Кипп остановил миску рядом со стулом Бена и несколько раз поставил плашмя, так, чтобы надпись «КЛОВЕР» была ясно видна. Потом сел, вскинул голову и посмотрел на своего спасителя.

– Тебе мало? Хочешь еще консервов?

Кипп один раз ударил хвостом по полу, что означало «нет». Такой код общения был у них с Дороти. Но Бен этого не знал.

Тогда Кипп совсем по-человечески помотал головой.

Бен пометил страницу закладкой и отложил книгу. Лицо его было непроницаемым. Бывший спецназовец, «морской котик», он был человеком рассудительным и не спешил делать предположения.

– Твое мотание головой означало «нет»? – помолчав, спросил Бен.

Кипп тут же сделал другой жест, подняв и опустив голову.

Человек и пес смотрели друг на друга. Кипп знал, что пристальный взгляд способен передать много сведений. Все зависело от интенсивности и продолжительности взгляда.

Кипп опустил глаза к надписи «КЛОВЕР» на миске, затем снова посмотрел на Бена Хокинса.

Тот взял банку с пивом и тут же поставил обратно на стол, не сделав и глотка.

– А ты меня немного пугаешь.

Кипп терпеливо смотрел на него и ждал.

– Кловер прожила у меня восемь лет. Я ее спас. Она у меня появилась через несколько недель после моего увольнения из спецназа. Опоздай я на день, ее бы усыпили. Она была такой же золотистой, как ты.

Кипп сочувственно заскулил.

– Кловер была чудесной девочкой. Бесстрашной, но с добрейшим сердцем. А потом у нее обнаружили рак. Рак съедал ее заживо. Пять месяцев назад ее не стало. Вот так, через восемь лет ее все-таки пришлось усыпить. Я держал ее на руках, пока ветеринар делал ей укол. Это было самым тяжелым событием в моей жизни. Казалось бы, такой большой, крепкий спецназовец. И вдруг… самым тяжелым.