– По-моему, это время настало сейчас! – подумал в эту минуту гордый хан.
Тяготимый тем, что его войско идет слишком медленно из-за захваченной богатой добычи, он тронул своего вороного коня и, желая развеяться в быстром ритме дикой скачки, пустил его в степь во весь опор. Резвый конь, словно желая угодить своему господину, понесся стрелой вперед не чувствуя земли под копытами. Следом за ханом, на некотором отдалении, поскакали шестеро воинов его рода, которые не могли просто так отпустить своего вождя в бескрайнюю степь, в это неспокойное время без надежного сопровождения.
У одного из них, на древке копья поднятому острием высоко к верху, развивался родовой стяг, который символизировал собой необходимость выражения истины рода, которая покоилась на запредельных метафизических тайнах общетюркского Тэнгриизма, как некий божественный пароль перевоплощения на земле и всеобщего возрождения рода Кара-Кумуча в будущем. Гармония числа цветов флага воспринималась и выражала собой, в то далекое время, как своеобразный язык мудрости и магию зримого выражения божественных сил. Трехчастность и триединое начало на флаге рода Кара-Кумуча, выражало собой божественное первочисло тэнгрианских философских представлений о мире и жизни. Единица – Бог, двойка – материя, тройка – комбинация, которая в итоге создавала этот феноменальный мир, которая являлась той самой особенностью, передаваемой на стяге трехцветным колоритом, бирюзовый треугольник и полосы красного и зеленого цветов.
В образе развивающегося флага, в его трехцветности, была ярко зашифровано единое смысловое значение: самопознание себя как народа и нации; самоопределение в рамках государственности; самовыражение в этом мире. Другие атрибуты флага выражали собой: голова коня – символ стремительности, самоорганизованность и целеустремленность; голова священного волка – независимость, автономность; голова девушки – самобытность, самовыражение и самодостаточность.
В целом, во флаге принадлежащим роду Кара-Кумуча, в глубине своей символике, стяг призывал любого мужчину быть воином и защитником своего народа. Глядя на развивающееся знамя, невольно возникало состояние особого народного духа, выражение неизречимого величия рода, могучей воли его благородных стремлений, воли вечного самовозрождения, а трехцветное начало, лежащее в основании флага, являло собой стрелу-луч бесконечности, божественного первоначала в океане жизни и бытия, глубокую веру в собственную силу, в свою неразрывность с Богом, Человечеством и Вечностью.
Хан был молод, высок и статен. Он был одет в черный длиннополый чапан – аналог русского кафтана, подпоясанный кожаным поясом, богато украшенным серебряными бляшками и самоцветными камнями с боку, к которому крепился длинный меч-кончар в черных сафьяновых ножнах, расшитых мелким жемчугом. Черные сапоги из шагреневой кожи на тонких высоких каблуках с заостренными к верху носами, высокая округлая шапка из овчины на голове, довершали его наряд. Смуглое решительное волевое лицо, покрытое плотным ровным загаром, волосы цвета спелой ржи, слегка вперед выдающиеся скулы, а взгляд голубых лучистых глаз Кара-Кумуча подобный взгляду дикого пустынного барса, говорил о том, что его обладатель принадлежит к знатному половецкому роду.
Хан придержал коня и оглянулся назад. Там вдалеке, сопровождающие Кара-Кумуча лучшие воины рода, безнадежно отстали в ритме бешеной скачки. Пустив коня шагом, хан направил его к небольшой рощице, которая словно оазис стояла в бескрайней степи. Там, в тени деревьев и прохладе вод "черного пруда", молодой хан решил отдохнуть и поразмыслить о будущем и прошлом. Надо сказать, что в этом пруду никто никогда не ловил прежде рыбу, скорее всего ее здесь отродясь не водилось. Затянутый ряской черный пруд представлял собой великое царство лягушек и прочих земноводных тварей, которые в обилии заселяли его берега и воды. Кара-Кумуч прекрасно знал это с детства, но когда в один из дней, великий кам племени, Берке, однажды добыл тут целых девять больших коробов карасей, все люди удивились. Казалось великому каму следовало радоваться удаче, но он загрустил и сказал родичам:
– Вот и наступил год моей кончины. Духи воды послали мне предсмертную пищу!
Так и получилось, но перед смертью, великий кам успел провести большой ритуал, устраивая, как он и предрекал, "будущую жизнь людей своего славного рода". Род Ата хана был не малым, многие вожди и знатные люди поспешили посетить и посмотреть на последнее камлание великого Кама. Камлал Берке три дня и три ночи подряд, возносясь в верхние небеса и общаясь с духами. И делал это так истово, что борода и волосы его покрылись белым инеем. Тогда он и произнес пророческие слова, которые относились к молодому хану Кара-Кумучу. После смерти он завещал похоронить себя в верховьях речки Хатынг Юрэх, на небольшом бугре в лесу. Тогда же он произнес, что по обычаю камов, останки его нужно будет перезахоронить дважды. Второй раз тогда, когда род снимется с обжитых мест и тронется в последний путь, туда, где великие горы сливаются с последним морем.
С тех самых пор люди обходили степной оазис стороной. Однако Кара-Кумуч не боялся души неупокоенного кама, он считал его дух, своей жизненной путеводной ниточкой, которая обязательно должна привести молодого хана к заветной цели.
Достигнув берега черного озера, Кара-Кумуч спешился, осторожно отвязал от луки седла бурдюк с кумысом и стал тихонько лить его на кромку берега и воды, принося тем самым обязательную жертву божествам и духам воды и земли. Покончив с этим, хан заткнул пробкой полупустой бурдюк, положил его в густую траву на берегу, зашел по колено в воду и совершил омовение, затем, вернувшись назад, отпустил своего вороного пастись, а сам, прилег в траву и погрузился в думы.
Шло лето 1223 года по календарю христиан. Желая овладеть западными берегами Абескунского моря, Великий Государь Азиатских глубин, отрядил двух своих военоначальников с повелением произвести открытую разведку и взять города Шамаху и Дербент. Его воины стремительным маршем прошли по Персии, предавая огню все на своем пути. Первый город сдался, и монголы хотели идти наикратчайшим путем к Дербенту, однако, обманутые путеводителями, они зашли в тесные горные ущелья и были со всех сторон окружены грузинами. Пройдясь по их царству ускоренным маршем, монголы через Дарьяльское ущелье (военно-грузинская дорога) вышли в земли алан. Они были во всех сторон окружены аланами, ясами (жителями горного Дагестана) и половцами, готовыми к жестокому бою с ними. Почувствовав опасность, татарский военоначальник прибегнул к хитрости, отправив богатые дары Великому половецкому хану, он велел своим послам передать ему, что они, будучи единоплеменниками монголов, не должны восставать на братьев и водить дружбу с аланами, которые совсем другого рода. Половцы, обольщенные богатыми дарами и ласковым словом, оставили союзников на произвол судьбы. Вскоре великий хан половецкий, Юрий Кончакович, раскаялся в своей оплошности, узнав, что мнимые братья готовы господствовать в его землях. Он хотел собрать распущенное войско, но монголы настигли его раньше и умертвили в коротком бою вместе с другим знатным половецким князем, Данилой Кобяковичем, гнались за отступающими родами куманнов до самого Половецкого вала и дошли до границ Киевской Руси, захватив большой людской полон и множество богатств и скота, покорив восемь народов в окрестностях азовских.
Многие половцы ушли в земли русские со своими женами, скотом и богатством. В числе беглецов находился и хан Котян, возглавивший осиротевший половецкий союз. Тесть Мстислава Галицкого, этот хан взволновал Русь вестью о нашествии монголов. Он не жалел ничего, одаривая русских князей верблюдами, конями, буйволами, прекрасными невольницами и говорил:
– Ныне враг взял нашу землю, а завтра придет к вам, и возьмет вашу.
Русский люд ужасался в изумлении, спрашивая друг друга, кто эти до сих пор не известные пришельцы. Суеверные рассказывали, что сей народ, еще за 1200 лет до Рождества Христова побежденный Гедеоном и некогда заключенный в пустынях северо-востока, должен перед концом света явиться из Азии в Европу и завоевать всю землю.
Храбрый князь Галицкий, желая отведать военного счастья в бою с новым, грозным врагом, собрал князей русских на совет в Киеве. Он убедительно говорил, что благоразумие и государственная польза обязывает всех вооружиться, что теснимые к русским границам половцы, будучи оставленные ими, непременно соединятся с татарами и нападут на Русь.
– Лучше сразиться с неприятелем вне стен отечества, нежели впустить его в свои границы, – говорил он.
Председательствовал в этом княжеском совете, Мстислав Романович Киевский, который повелел после долгих обсуждений, единодушно идти на неприятеля единым войском, русско-половецким.
Когда общее войско стояло на Днепре у Заруба и Варяжского острова, собирая силы, в ставку к Киевскому князю явились татарские послы.
– Слышим, что вы, обольщенные нашими врагами половцами, идете против нас, – говорили послы, – мы ничем не обидели Русь и не входили в ваши земли, не брали ни городов, ни сел ваших. У нас желание одно, наказать половцев за их коварство, своих рабов и конюхов. Они издревле враги ваши, а посему, будьте нам друзьями, истребите их и возьмите их богатства.