— Я возбуждаю против господина прокурора дело по осквернению трупа! — заявил я.

— Пока что, вы здесь присутствуете в качестве обвиняемого, — оборвал меня председатель.

— Уже нет, милостивый государь! — Ответил я. — Я нахожусь в стадии…

— Уважайте же достоинство суда! — прервал он меня. — Я вас оштрафую за нарушение порядка!

— Позвольте же.. — кричал я.

— Молчать! — кричал он.

— Нет! — сказал я. — Как пруссак, я имею право свободно высказывать свое мнение словесно, письменно или в наглядной форме!

Он засмеялся.

— Мы здесь не в Пруссии. Кроме того, вы уже не пруссак, а покойник.

— Я уже не пруссак?..

— Нет.

— В таком случае, я мертвый пруссак!

— А мертвый пруссак не имеет никаких, даже самомалейших прав! Это вам должен подсказать простой здравый смысл.

Я подумал — он безусловно был прав! К великой досаде, пришлось замолчать.

— Вас обвиняют, — начал он, — в совершении грубого бесчинства, в возбуждении общественного соблазна, в оскорблении должностных лиц и в сопротивлении государственной власти. — Что вы можете привести в свое оправдание?

— Я покойник! — простонал я в полном унынии.

— Это не оправдание! — заявил председатель. — Славно было бы, если бы покойники, и к тому же прусские покойники, могли безнаказанно совершать разные проступки! Напротив, именно покойники обязаны к совершенно мирному и нравственному поведению; в известной степени они должны служить для живых светлым примером всех гражданских добродетелей. Как покойному пруссаку, вам должно быть известно изречение, что покой — есть первейший долг гражданина. И это прежде всего касается так называемых покойников. Совершенно неслыханное дело, чтобы против этого восставал скончавшийся индивидуум; откровенно должен сказать, что в моей долголетней практике подобные случаи вообще не встречались! — Подвергались ли вы судебным наказаниям?

— Да, — сознался я, — семнадцать раз. За оскорбление личности, за дуэль, за распространение непристойной литературы… — А кроме того, за все проступки, в которых я сейчас обвиняюсь.

— Значит, рецидивист! — подчеркнул он. — И вы все еще, невидимому, не хотите утихомириться?

— Я всегда был невиновен! — пролепетал я.