— Ну да, это такая ночная птица. Как луна выходит, она начинает петь: ррри-рро-рри. Ну прямо как ты. Про козодоя мне Миха объяснил, мы его сейчас на речке слышали.
Она потрепала мальчика по белокурой голове.
— Вам без меня трудно придется? Будете скучать?
— Ну конечно, Халька. Я тебя очень люблю, и этот олух Эрих, наверно, тоже.
— Значит, ты не против того, что я опять учиться пошла?
— Я? Я только рад буду. Тогда, может, ты наконец поймешь, как трудно в школе бывает.
Она засмеялась и притянула его к себе. Этот мальчишка просто самим богом ей послан. Такой умный, милый, все понимающий. Глаза ее наполнились слезами.
Бернд уже давно спал, когда Халька сказала Эриху:
— Теперь две недели уж точно не увидимся, — и прижалась к нему.
Эрих отодвинулся.
— Мне не нужно формального исполнения супружеского долга.
Чтобы успеть на поезд, ей надо было встать в четыре утра. А стрелки циферблата уже приближались к двенадцати.
— Я могу и в автобусе выспаться, — сказала она, — это ведь наша первая разлука с тех пор, как мы поженились.
— Нет, — ответил он. — Я ужасно устал. И думать я могу только о том, что творится на комбинате и что ты бросаешь меня.
Вслед за Эрихом и Шиншилла, и Клейнод обнаружили на своих местах записки, где их призывали не идти за «красным дьяволом» Хёльсфартом.
Стилистическая ошибка в записках навела криминалистов на мысль, что это связано с особенностями диалекта и что автор, вероятнее всего, из Саксонии. Наконец его удалось раскрыть, он был активным деятелем «СА». Правда, к тому времени он уже успел скрыться на Запад. При обыске у него дома нашли несколько писем из Зальцгиттера — от его помощников, однако выявить их не удалось.
Прошло несколько недель. Эрих жил вдвоем с братом. Они, как могли, поддерживали порядок в квартире, мыли посуду, сами стирали и гладили. Халька появилась только один раз, а Эрих действительно стал часто напиваться по вечерам, не с кем было поделиться, некому высказать свою боль, тоску, свой гнев. Бернд был еще слишком мал, и Эриху не хотелось заражать его своей тоской, он стеснялся обременять и Ахима с Ульрикой, которым, как он заметил, хватало своих забот.
И все-таки перед собранием бригады Эрих постарался взять себя в руки.
— Ну что, ребята? — спросил он подчеркнуто бодрым тоном. — Будем играть в открытую? Станем работать дальше по нашему методу или испугаемся сортирных лозунгов, написанных смотавшейся на Запад сволочью?
— С меня довольно, — заявил в ответ Клейнод. — Я хоть и дал тебе слово, но сейчас ведь кое-что изменилось, верно? Я вам больше не компания. Нет, этот бывший нацист мне тоже не по вкусу. Но как он, думают многие. А я не хочу, чтобы меня считали предателем интересов рабочих.