— Поехали.
Заскрежетал с надрывом стартер, провернул несколько раз и застыл. Снова провернул, снова застыл.
— Аккумулятор что ли сел? — пожал я плечами.
— Какой аккумулятор? — донёсся с заднего сиденья раздражённый голос жабоида. — Это магия. Ей аккумуляторы не нужны.
— А чего тогда не заводится?
— Я же говорил, не остыл ещё. Не отвык от прежнего хозяина. Выпендривается. Время ему нужно, чтобы перестроиться.
Вот ведь — магия, а тоже характер имеет. Я провёл ладонью по панели — мягко, почти по-родственному — и кожей почувствовал, как теплотой отзывается пластик. Живой он, несомненно, живой, и относиться к нему надо как к живому…
— Ну, Горбуночек, родной, заводись.
Москвич заскрежетал, выстрелил из выхлопной трубы бензиновым сгустком и заворчал ласково и стабильно. Шевельнулись приветливо дворники, загорелись огоньки на приборном щитке. Я положил руки на руль, и Горбунок плавно стронулся с места.
Ехали мы не быстро, осторожно огибая наледи и плавно переваливаясь на кочках. Я прислонился головой к стеклу, задремал. Мне приснилась Василиса. Лето, речка, мы сидим на песчаном бережку. Стрекочут кузнечики, в камышах шебаршатся лягушки. Вода тихо струится у наших ног. Тепло. Горячий песок обжигает ступни, я вскрикиваю, Василиса смеётся, я тоже начинаю смеяться, черпаю пригоршню воды, плещу на неё, она плещет в ответ… А ветер качает головки камыша, и по небу плывут белые пёрышки.
— Не спи за рулём, — пихнул меня жабоид.
— Чего пристал? — огрызнулся я. — Едем и едем… — и вздохнул мечтательно. — Мне сейчас Василиса приснилась. Голая.
На счёт голой я, конечно, соврал, но если поднапрячь воображение…
— Задолбал ты своею любовью! — выкрикнул, как будто обиделся, жабоид. — Не нужен ты Василисе!
— Это мы ещё посмотрим.
— Думаешь, ты один в неё такой влюблённый? Других, думаешь, нет?
— Ты сейчас о себе?
— Ха, — хакнул жабоид. — Больно она мне нужна, я и красивее найду. Если хочешь знать, меня ваш вид совершенно не интересует.