По степеням

Давайте посмотрим, какая картина открывается взгляду теперь, когда мы уже приближаемся к концу книги. Основная ее идея заключается в следующем: эволюция разума и чувственного опыта стала следствием эволюции животного мира. Эволюция животных создала новую сущность, взаимодействующую с миром по-новому, а именно посредством ощущения и действия. Она дала начало субъективности и агентности. Она же породила животных, переживающих свои отношения с внешним миром способом, подразумевающим неуловимое ощущение собственного «я». Я не думаю, что это самоощущение и есть решение проблемы, что именно оно «включает свет» опыта. Но оно важно как одна из сторон «формы» ощущения и действия, присущей животным, и, бесспорно, имеет отношение к субъективности. В пятой главе я задавался вопросом, какое место в общей картине занимают эти части головоломки: просто быть существом нового типа, средоточием ощущения и действия, – и иметь это самое чувство осознания себя. Теперь ситуацию можно описать так: эволюция животных поощряет координированное действие, и с какого-то момента, чтобы действовать эффективно в качестве «самости», необходимо себя осознавать. Самоощущение, поначалу полностью неосознанное или неявное, по мере нарастания сложности поведения начинает проникать в сознание.

Наряду с этими идеями важна еще одна. Эволюция, сделав тело животного средоточием ощущения и действия, снабдила его нервную систему уникальными свойствами, позволяющими контролировать такое тело. Физическая основа субъективного опыта – не просто набор клеток, объединенных в сеть и обменивающихся сигналами, но орган, проявляющий активность и целостность высшего уровня, – я имею в виду распределенные ритмы, поля и, возможно, другие крупномасштабные динамические свойства.

Пока неясно, как эти идеи совмещаются друг с другом – какое значение имеет появление «я», самости, вступающей в контакт с внешним миром и воздействующей на него, какую роль играет зарождающееся ощущение «я» в противопоставлении «не-я» и скольким мы обязаны уникальным способам, какими нервные системы укрощают силы природы. Каждый из этих вопросов по-своему помогает устранить зазор между разумом и материей, между опытом и биологией, но я воспринимаю всерьез откровение, оставленное нам Гротендиком (несостоявшийся эпиграф), о котором я писал в первой главе, – мысль о том, что стоящая перед нами проблема по мере накопления знаний будет постепенно видоизменяться.

В центре такого подхода – нервная система (он в некотором смысле нейроцентристский), а значит, он ставит под сомнение существование неживотного разума. Но разве что-нибудь другое не могло бы делать все то же самое, что и нервная система? Возможно, могло бы, но вы только посмотрите, что она делает на каждом из нескольких уровней. Нейроны на уровне сети влияют друг на друга; вместе они медленно осциллируют, синхронизируя свою активность; активность генерирует поля, распространяющиеся в пространстве и в свою очередь воздействующие на нейроны. Размышляя о мозге и об опыте, люди обычно рисуют себе одну из двух картин. Либо мозг – одни только переключения и сигналы, которыми обмениваются клетки (и каким-то образом этого должно быть достаточно), либо, вспомнив о глобальных динамических свойствах, можно представить себе облако сознания, облако чувств, «испускаемое» мозгом. В каком-то смысле первый подход делает проблему слишком трудной, а второй излишне ее упрощает. Мозг обязан своей уникальностью комбинации межклеточных связей на местном уровне, упорядочивающих стимулы от чувствительных поверхностей и обеспечивающих координированное действие, и крупномасштабных паттернов активности. Таким его сделала эволюция; это не какое-то случайное, непреднамеренное творение природы. Мозг эволюционировал, чтобы сделать возможным действие и контроль над ним.

Если материализм не ошибается, тогда внутриклеточный шторм, волны возбуждения, проносящиеся по цепочкам нейронов, ритмы их электрического дыхания, а также крупномасштабная координация этой активности и есть материя разума. Посыл, с которым нас просят согласиться, состоит в том, что наш разум не следствие, но сама эта активность. Здесь прослеживается нить, ведущая к монизму – философскому подходу, о котором я рассказывал в первой главе. Монизм утверждает общность базового строения всего сущего во вселенной, несмотря на очевидную несхожесть разума и материи. Нить ведет нас к мысли, что мы не привесок, не приложение к физическому миру, но детали его механизма. Мы состоим из этой активности, а не просто связаны с нею или ею созданы.

До этого момента мы пытались выяснить, кому присущ субъективный опыт и почему. Здесь пришла пора спросить – а что же такое опыт? Первое и основное: опыт – это описанная выше активность, как она ощущается изнутри. Опыт – это то, каким кажется мир системе, внутри которой бурлит активность нужного типа. Опыт – это то, на что похоже быть этой системой; не изучать нее, не описывать, но быть ею. Это то, каково паттерну активности нужного типа быть вами.

Если углубляться в детали, ситуация выглядит следующим образом. Если вы живое существо нужного типа (и бодрствуете и т. д.), то в каждый момент времени у вас есть некий эмпирический профиль – срез ощущений{263}. Эмпирический профиль есть сумма всех ваших ощущений в данный конкретный момент. На него влияет многое из того, что происходит у вас внутри, – что-то сильнее, что-то слабее. Эмпирический профиль непрерывно изменяется.

У разных животных эмпирический профиль может сильно отличаться. В типичном для человека случае его частью будет сенсорное табло, на которое выводится все, что человек слышит, видит и осязает, а еще такие элементы, как настроение, уровень энергии, неявное ощущение собственного тела. В профиле такого типа передний план значительно отличается от заднего. Если вы на чем-то концентрируетесь – на книге, звуке, на происходящем вокруг, оно выходит на передний план, а все остальное уходит в тень. Ситуация может быстро измениться. Вы вдруг заметите, что стул жесткий, а от вентилятора дует, – либо потому, что что-то изменилось в ощущениях, либо потому, что вы захотели переключить внимание. Затем эти ощущения снова могут ослабеть. Но и в этом случае они останутся частью эмпирического профиля и по-прежнему будут влиять на то, как вы себя чувствуете, на ваш уровень энергии, на настроение и так далее. Даже отступая на задний план, они вносят свой вклад в ваше самоощущение.

Теперь я добавлю к моей картине еще одну деталь, найду место последнему кусочку головоломки. Это градуализм – идея, что разум и опыт возникают в ходе эволюции постепенно, а не резким скачком.

Исследование, подобное нашему, неизбежно отталкивается от сознательного опыта человека во всем его богатстве и сложности, и это быстро подводит исследователя к вопросам о случаях попроще, к поискам той точки, где все начинается. Определяя биологические черты, обеспечивающие опыт, мы обнаруживаем, что многие из них (возможно, даже все) – вопрос степени. Интересно, что у современных организмов наличие нервной системы – вопрос, предполагающий четкий ответ. В рамках стандартного представления о нервной системе она либо есть, либо нет. Однако нервные системы, скорее всего, эволюционировали постепенно, и чуть ли не для всех важных для нашего повествования характеристик можно отыскать пограничные случаи среди ныне живущих существ.

Некоторые эволюционные изменения могут происходить довольно быстро (благодаря, например, мутациям, которые затрагивают относительную длительность стадий в жизни организма), но важные черты не врываются в мир в своем окончательном виде – они прокрадываются в бытие, отталкиваясь от пограничных состояний. В предыдущих главах мы часто встречали животных или других живых существ, которые обладали лишь малой толикой черт, обеспечивающих нам опыт: стрекающие, брюхоногие, одноклеточные, растения. Это предполагает, что эволюция опыта – постепенный процесс.

Постепенные изменения с биологической стороны выглядят естественными, но многим кажется, что для сознания или чувственного опыта такой путь невозможен. Свет в голове животного (муравья, медузы, кальмара) либо горит, либо нет{264}. В последних дискуссиях на эту тему меня поразило, сколь многие философы готовы на этом настаивать; они говорят, что у нас нет никакой возможности рассматривать вопрос о существовании опыта в категориях ранжирования – в плоскости «более или менее». Допустим, говорят они, мы выберем в качестве модели не обычный выключатель, но диммер – регулятор яркости освещения. Но и в этом случае сколь угодно тусклый свет либо есть, либо нет. Точно так же, было мне сказано, различия в сложности и богатстве опыта могут существовать только тогда, когда внутренний свет уже зажегся, – но даже если он включен в некоторой степени, он все равно уже включен.

Это убеждение должно быть развенчано. Если черты, о которых я говорю и которые являются основой опыта, в некоторых случаях могут присутствовать частично, то и субъективный опыт должен вести себя так же. Субъективный опыт не что-то такое, что появляется на определенной стадии и, начиная с нее, просто имеется в наличии; скорее его наличие – вопрос степени. Он может частично присутствовать, а частично отсутствовать.

Почему это так трудно принять? Во-первых, нам легко попасть в ловушку языка. «Включение света» – просто метафора. Люди порой неохотно отказываются от этого образа, когда говорят о сознании, а если все же отказываются, то незаметно снова к нему соскальзывают. Однако это действительно метафора, и в ряде случаев не очень удачная, потому что из нее вытекает, будто мы можем осуществить нереальный проект по высеканию цвета из тьмы мозга, который я критиковал в предыдущих главах. Выражение «на что похоже…» также порождает проблемы: тут либо есть что-то, на что похоже быть вами, либо ничего такого нет. «Что-то» против «ничего» – это жесткая дихотомия. При всем при том, что легендарная фраза Нагеля кажется мне неплохим способом подступиться к проблеме и указать на непознанное, нам не стоит привязываться к этому языку. Он ничего не может сообщить нам о том, какой должна быть разгадка этой тайны. К тому же как минимум некоторые другие способы осмысления, позволяющие частично сократить зазор между психическим и физическим, вполне совместимы с представлением о степенях и постепенных переходах. Я не сомневаюсь, что «точка зрения» могла появиться на свет и обрести четкость постепенно, шаг за шагом.

Теория эволюции побуждает нас попытаться проанализировать видение, согласно которому сознание возникает при пересечении некой черты. Животные постепенно приобретают все больше необходимых биологических свойств, и в какой-то момент происходит своего рода «фазовый переход» – свет резко включается. Если говорить о физической стороне вещей, здесь сравнительно резкие переходы действительно бывают, и им, скорее всего, найдется место в нашей истории. Но просто не может такого быть, чтобы физико-биологические изменения были бы плавными и постепенными, и тут вдруг, откуда ни возьмись, появилось сознание. Утверждение подобного равнозначно возвращению к идее, будто активность мозга каким-то образом порождает сознание. Теперь, когда мы уже выяснили, какие виды активности мозга имеют к нему отношение, мы имеем полное право сказать, что иметь такие паттерны активности – это и значит иметь сознательный опыт.

Идеи градуализма отчасти подтверждаются известным феноменом пробуждения ото сна. Пробуждение – процесс, где как минимум иногда можно наблюдать, как сознание возвращается к человеку постепенно. Философы, которым я приводил этот пример, говорят, что, хотя опыт, испытываемый при пробуждении, действительно может быть нечетким и слабым, с какого-то момента и далее он становится абсолютно реальным слабым и нечетким опытом. Видимо, они бы сказали то же самое о младенце, впервые себя осознавшем{265}. Но если к примеру младенца нам действительно трудно подступиться, то такое каждодневное и привычное событие, как пробуждение, остается серьезным аргументом в пользу градуализма. Я не утверждаю, что эволюция сознания, длившаяся тысячелетиями, и в других отношениях похожа на пробуждение, но пробуждение – неплохая модель пограничного случая.

Нам еще предстоит разработать новый язык, но я себе рисую картину примерно следующую: у людей чувственный опыт просто есть. Но, когда мы переходим к существам, у которых имеется все меньше и меньше того, чем обладаем мы сами, субъективность постепенно убывает или затухает. Что касается некоторых других животных, на вопросы «В сознании ли оно?» или «Есть ли у него опыт?» невозможно ответить просто «да» или «нет» – то, что происходит у него внутри, может быть дано ему в опыте в большей или в меньшей степени.