Любимое стихотворение британских масонов было тоже написано в Вермонте после встречи Киплинга с Артуром Конан Дойлом, который также горячо верил в Британскую империю. Осенью 1894 года, недавно убив своего персонажа, Шерлока Холмса, у Рейхенбахского водопада, Конан Дойл взял перерыв в лекционном туре по Соединенным Штатам, чтобы провести пару дней в Вермонте, обучая Киплинга игре в гольф (хотя специальной лужайки там, конечно, не имелось).
Конан Дойл и Киплинг укрепляли дружбу, долго гуляя по окрестным долинам. Беседовали два писателя на очень многие темы, включая масонство. Конан Дойл был инициирован 26 января 1887 года недалеко от своего дома в Саутси, Хэмпшир. В 1889 году он покинул ложу из-за загруженности работой и путешествиями, но позже снова присоединился к ней. В его рассказах порой возникают масонские мотивы. Киплинга «искусство» увлекало гораздо больше, чем Конан Дойла. Как написал один из его биографов, он любил очистительную рутину ритуала, а также ему нравилось «принадлежать к узкому кругу людей с тайными паролями, в котором он мог быть в безопасности от женщин, очаровывавших и пугавших его, в котором он мог встречаться со странными людьми, подходящими для включения в его книги».
Киплинг неоднократно возвращался к масонству в своих произведениях, например в рассказе «Человек, который хотел быть королем» (The Man Who Would Be King 1888), действие которого происходило на далекой границе Индии. В 1975 году по нему был снят одноименный фильм с Шоном Коннери и Майклом Кейном в главных ролях. Масонство Киплинга было связано с Индией: в 1886 году он получил посвящение в ложе «Надежда и настойчивость» в Лахоре.
Уникальная химия тех октябрьских дней с Конан Дойлом в Вермонте — сочетание дружбы, особого английского духа, воспоминаний об Индии и масонстве — наполнила Киплинга поэтическим вдохновением, и он написал «Материнскую ложу» (The Mother Lodge) за один присест.
Лирический герой стихотворения, как и всего сборника «Казарменные баллады» (Barrack-Room Ballads), анонимный английский пехотинец, соль империи, воплощение невоспетого героя. Как нарушителю спокойствия, ему запрещено посещать пабы на родине, однако в своем потрепанном рюкзаке он несет свет цивилизации в «темные уголки земли» (как их называл Киплинг). Имперский солдат знает, что награда за его самоотверженное служение — смерть в далекой стране, либо от дизентерии, либо от копья туземца. Масонство — его утешение и скромная философия. В «Материнской ложе» он с тоской вспоминает, как впервые познакомился с тайнами «искусства» далеко в Индии. Братья из его материнской ложи были людьми обычными: начальник станции, тюремщик, лавочник и мелкий чиновник. Но отсутствие денег и титулов они компенсировали братским усердием:
Самое главное, что в ключевой строфе стихотворения и припеве солдат говорит нам, что его масонские братья были людьми всех рас и вероисповеданий.
Ложа в стихотворении, кажется, охватывает все религиозные и этнические группы Индии. Там есть, как заметил один историк, «и парс, и мусульманин-чертежник, и сикх, и еврей, и гангский индус, и католик с Гоа, и бенгальский бабу». Иерархии армии и империи отходят на второй план, и все эти люди на время становятся братьями.
Масоны в Британии и далеко за ее пределами читали «Материнскую ложу» как гимн мировому масонству, прославляющий способности «каменщиков» принимать людей всех культур, религий и социальных слоев, принимать различия и соединять их в братской преданности. Автор четко задумал написать стихотворение в этом духе. В нем описаны братские отношения Киплинга с индийцами, которых он знал в конце 1880-х годов. В «Материнской ложе» даже конвенции британской масонской жизни нарушаются в интересах межобщинной гармонии:
«праздничный стол» отменяется, ведь ни индус, ни мусульманин не могли бы принять в нем участие.
«Материнская ложа» не была автобиографической. Однако в конце жизни, вспоминая, как впервые присоединился к «искусству» в Индии, Киплинг смотрел на прошлое сквозь призму собственной поэзии: «Здесь я встретил мусульман, индусов, сикхов, членов Арья и Брахмо Самадж [индуистских сект], а привратником был еврей, который в своей маленькой общине в городе был священником и мясником».
Нетерпимый мир нуждается в любых стихах о терпимости. «Материнская ложа» — это, несомненно, очень трогательная зарисовка о братстве людей, льстящая масонской традиции. Но она вызывает очевидные вопросы о том, как такое видение может быть совместимо с восторженным империализмом, который мы видим как в масонстве, так и у самого Киплинга. Нам нужно знать, как «Материнская ложа» соотносится с реальной историей масонства времен британского колониального правления в Индии и с опытом Киплинга в частности.
«Материнская ложа» — это память, затуманенная сентиментальностью. Тем не менее сведения о масонстве в британской Индии и о первых опытах Киплинга показывают, что стихотворение не было оторвано от реальности. Или, по крайней мере, не совсем. Время от времени и местами по всей империи шахматная доска ложи становилась местом встречи англичан с представителями местного населения. И конечно, в Индии — жемчужине в императорской короне, где, впрочем, белые никогда не селились массово — эти встречи были более частыми, более личными или более насыщенными политическим смыслом.
Спустя почти полвека после своего прибытия в Индию в 1775 году масоны приняли первого индийского брата. Не случайно Умдатул-Умра Бахадур, сын набоба области Карнатик, был местным правителем и союзником Британии. Одев местного правителя в запон, британцы заручались его поддержкой в борьбе со своими врагами. Великая ложа в Лондоне одобрила посвящение будущего набоба, прислав ему богато украшенный запон и прекрасно переплетенную копию «Конституций». Он ответил официальным выражением верности на персидском языке с параллельным английским переводом. Этот шаг прекрасно вписывался в стратегию Ост-Индской компании конца XVIII — начала XIX века, по мере того как она переходила от торговли к завоеванию, вытесняя соперничающие европейские и индийские державы и простирая свой контроль далеко в глубь страны от первоначальных береговых торговых станций в Калькутте, Бомбее и Мадрасе.
Однако такие посвящения были крайне редки и обычно встречали сопротивление со стороны белых масонов. В Калькутте в 1812 году два брата отказались присутствовать при инициации некоего Бундеха Али Хана, несмотря на то, что его заявка на вступление была поддержана бывшим генерал-губернатором Индии. Они заявляли, что «не обязаны присутствовать при посвящениях мусульман, иудеев или неверных». Во время церемонии еще два масона «недостойнейшим и немасонским образом насмехались над религией магометан». Другие масоны, присутствовавшие на церемонии, в смущении, и к их чести, оказали новому брату особенно теплый прием.
Если говорить о принятии местного населения, не относящегося к правящей элите, то этому процессу способствовали два события. Первым стало появление особых экономических ниш для индийских купцов и предпринимателей. Больше всех выгоды получила община парсов в Бомбее. Беженцы-зороастрийцы из мусульманской Персии, они начиная с XVII века установили тесные отношения с Ост-Индской компанией, которая считала их надежными посредниками и поставщиками. Со временем некоторые парсы стали банкирами и коммерсантами. С 1840-х годов их стали принимать в специальные Индийские ложи. К 1860-м годам они занимали руководящие посты в бомбейском масонстве наряду со своими британскими братьями. Парсов британцы принимали с охотой еще и потому, что они пили алкоголь.
Вторым событием стало распространение английского образования среди сначала очень узкого, но потом все увеличивающегося круга индийцев, а также увеличение количества рабочих мест для образованных местных жителей в имперском государственном аппарате. Выгодно это было бенгальским индусам, жившим в имперской столице Калькутте. Но индуизм масонами воспринимался с подозрением. Подавляющее большинство масонов из местных жителей до 1870-х годов были парсами, сикхами и мусульманами. Индусы от них отличались. Действительно, индуизм не лучшим образом сочетался с христианским менталитетом викторианского империализма. Британцы, масоны или нет, постоянно эксплуатировали оскорбительные стереотипы об индийских религиозных группах. В подавляющем большинстве случаев они предпочитали мусульман (мясоедов, поборников единобожия и патриархата), а не индусов (вегетарианцев, худых и долговязых с не поддающимися исчислению богами). В конституциях масонства было сказано, что многобожие — такое же табу для масонов, как и атеизм. Не было ясно, каким может быть индуистский аналог Библии или Корана, а ведь Писание было важнейшей частью масонского ритуала. Индуистская кастовая система также казалась многим братьям шокирующим оскорблением идеалов братства (при этом то же по отношению к эгалитаризму чувствовали индусы). Отчасти из-за подобных предрассудков ни одна ложа в Бенгалии не могла принять индийца, не обратившись сначала за одобрением к Провинциальной великой ложе.
Все это, еще и приправленное старым добрым расизмом, достигло своего пика в 1863 году, когда для инициации в ложе Калькутты был представлен упрямый бенгальский торговый агент Просонно Кумар Дут (по вероисповеданию индуист). Досточтимый мастер обратился за разрешением к Великому мастеру Провинциальной ложи, и ему было отказано на том основании, что индусы на вступление не имеют права. Однако Дут не стал с этим мириться и обжаловал решение в Объединенной великой ложе Лондона, которая поддержала великий масонский принцип терпимости. Индусы имели полное право на посвящение, и никакое вето Провинциальной великой ложи не могло помешать. Последовали девять долгих лет разбирательств: Провинциальная великая ложа Бенгалии не хотела уступать («наша раса отличается во всех существенных моментах от азиатской») и попыталась отменить указ лондонской ложи. В конце концов 22 августа 1872 года брат Дут был посвящен, открыв тем самым двери лож по всей Индии для своих индуистских собратьев.
Во всяком случае формально. Конечно, даже после случая Дута путь в масонство для индусов был непрост. Отдельные ложи по-прежнему сохраняли за собой право принимать только тех, кого желают, а отказывать без объяснения причин. Расовая дискриминация все еще была очень распространена. При всем этом политический климат в Индии был таков, что случай Дута приобретает особую важность. Шестью годами ранее, в мае 1857 года, солдаты из числа коренного населения бенгальской армии подняли восстание. Имперские власти потеряли контроль над большей частью Северной Индии, так как целый ряд недовольных слоев населения, от местных правителей до крестьян, взялись за оружие. Английским войскам потребовалось время, чтобы погасить последний огонь жестокого восстания. После этого корона приняла на себя все полномочия, которые ранее принадлежали Ост-Индской компании. Отношение британцев изменилось. До мятежа они самовлюбленно считали себя проводниками цивилизации, которые помогают местным жителям встать на путь прогресса. Теперь же они смотрели на индейское население сквозь призму расовой принадлежности. Старые стереотипы о разномастном населении Индии приобрели более жесткие очертания. Какую бы религию они ни исповедовали, индийцы стали считаться биологически неполноценными, а потому неподвластными культурному преображению. Таким образом, политика открытых дверей масонства в отношении индийцев после дела Дута противоречила господствующей идеологической тенденции.
К тому времени, когда Редьярд Киплинг стал масоном, «искусство» в Индии находилось на долгом и медленном пути адаптации. Тактика XVIII века по принятию в ложи дружественных местных правителей приобрела новый смысл после мятежа 1857 года. Материнская ложа Киплинга «Надежда и настойчивость» № 782 в Лахоре приобрела официальный статус в 1859 году. Вскоре после этого в нее был принят сикхский правитель сэр Рандхир Сингх, махараджа Капурталы, который был ревностным сторонником англичан во время восстания. Махараджа умер в 1870 году, но его младший брат Сардар Бикрама Сингх Бахадур все еще был членом ложи, когда Киплинг прошел церемонию посвящения 5 апреля 1886 года. Во многих частях британских владений в Индии местные правители теперь были марионетками, лишенными реальной власти, но со всеми внешними регалиями. Так британское правление приобретало красивый индийский фасад. Масонство было частью этого договора с короной. К началу Первой мировой войны в Индии было как минимум десять братьев, у которых в графе «профессия» значилось «махараджа».