Юлино чувство юмора и готовность смеяться над абсурдом поддерживались в ней настоящей человеческой теплотой. Рядом с ней жили два безоглядно любимых человека – ее мать и Кандауров, – которые понимали и во всем поддерживали ее, и это придавало силы. Забота о матери во время ее болезни стала для Юлии актом самореализации. Однако наибольшую поддержку она находила у Кандаурова. Читая письма Юлии, в которых та рекомендует ей оставаться в Усть-Долыссах, Магда чувствовала очарование и влечение Москвы, где возникали серьезные человеческие отношения, которых ей так не хватало в ее деревне. Ее юность уходила, пока она скиталась по захолустью, одна, просто пытаясь выжить. Из ее писем видно, что она страдала от одиночества и неприкаянности, чувствуя, что где-то далеко есть другой мир с друзьями-единомышленниками и поэзией. Конечно, это была и зависть, но главное – она жаждала любить и быть любимой. Еще прежде, из Ликино, она писала: «Но мне нужно совсем другое, еще общечеловеческое, человек, которому я была бы нужна до самого дна своей души. Не так как я нужна маме – случайно, а с глубочайшей неизбежностью»[253]. И опять из Усть-Долысс:
Как я знаю все эти ужасы моск<овской> жизни. Как больно за тебя и за эту трату жизненных сил. За это мучение – и все-таки – как я подумаю, что есть в жизни такой великий свет как любовь – мне завидно – ибо мне не дана эта великая радость[254].
Уверения Юлии в том, что она не одинока в этом мире, что друзья помнят и любят ее, только заставляют Магду глубже чувствовать свое одиночество:
…Милый друг, конечно, я никогда не скажу, что я совсем одна в этом мире, раз ты и К. В. есть, и я тебе уже раньше нечто в этом роде писала, но у меня такое чувство оторванности, отдаленности, так мало надежды свидеться, что уж казалось: одиночество так одиночество, не все ли равно: в Иркутске или здесь. Раз уж нельзя жить с теми, кого любишь, а здесь не дает дышать всякая сволочь, не лучше ли поехать на край света, хоть новое увидишь[255].
В какой-то момент ей показалось, что ее друг Носков может стать источником любви и дружбы, которых она так жаждала.
Глава 8
Михаил Михайлович Носков: М. М.-2
Магда познакомилась с Михаилом Михайловичем Носковым вскоре после своего приезда в Усть-Долыссы, на концерте, где он выступал в качестве аккомпаниатора. Носков сразу привлек ее внимание. Как она писала Юлии:
Здесь нашелся один человек довольно приятный и очень музыкальный – оставленный при университете юрист, бывший правовед и человек образованный, впрочем, он бывает только на концертах, наружностью сильно смахивает на крысу…. Но, конечно, пока не нашла «своего», человека какого-нибудь встретить не пришлось. Все люди каких-то других категорий[256].
Однако через несколько недель Магда, по-видимому, приняла Носкова как «своего»:
…Я здесь взамен прежнего Михаила нашла нового Михаила, и гораздо лучшего. Зовут его также Михаил Михайлович, и он тоже юрист и также состоял при петербургском Университете, но на этом сходство и кончается. Это сдержанный, скромный и нежный человек. Очень любит музыку, оттуда и наше знакомство, т. к. он является сюда в качестве аккомпаниатора. Он в восьми верстах отсюда служит школьным работником. Живет в одной комнате с калекой матерью, скрюченной ревматизмом. Она обожает своего «Мишеньку», а он с ней очень нежен и терпелив, как женщина. Он совсем некрасивый и какой-то очень молодой, всегда почти растрепанный, немного напоминающий лицом Гоголя. Улыбка и взгляд у него прелестны. Видишь, сколько я написала про нового Михаила, вполне утешившего меня в потере старого. Только прошу особых выводов пока не делать. Хорошо, что нашелся человек по душе. <…> Новый Михаил меня упорно называет Марией (не Марьей), я же пока не наставляю его на путь истинный – имя мне нравится, хотя не понимаю, как можно не расслышать моего имени. Все, что ты пишешь о старом Михаиле, препротивно. <…> Мне даже неприятно его вспоминать. И как я в нем ошибалась раньше. В Мих. Сол. я тоже разочаровалась, зато надеюсь, что в третьем не разочаруюсь. Из троих он самый молодой, самый некрасивый и самый милый. Все-таки забавно, что все трое юристы и будущие профессора[257].
«Прежним» Михаилом был московский знакомый Михаил Михайлович Исаев (1880–1950), юрист и специалист по уголовному праву В письмах к Магде друзья часто дразнили ее тем, что она была в него влюблена, хотя все отзывы Магды о нем весьма критические. У Исаева были жена и дети, и неизвестно, был ли флирт между ним и Магдой реальным или воображаемым. В своих письмах Магда называет этого Михаила Михайловича М. М.-1, а Носкова М. М.-2. Объясняя, как она сделалась «Марией», Магда описывала свою первую встречу с Носковым:
Только он меня озадачил тем, что перекрестил меня в «Марию». Я думала, что он не расслышал моего имени, но оказывается, ему так больше нравится. Главное, он сразу так меня назвал. Теперь, с одной стороны, странно все-таки так сразу переименовать незнакомого человека, с другой стороны, он так мило это сделал, что я так разрешала себя называть. Так что я теперь «Мария», неожиданно для себя. И для тебя, верно, тоже. «Старого Михаила» бесповоротно разлюбила, пусть Копельман не мечтает уже устроить роман, у него, кажется, это было где-то в мыслях[258].
Магда писала о Носкове так тепло и подробно, что Юлия и другие московские друзья не могли не «сделать выводов из этого», и они начали поддразнивать ее. Юлия даже предложила отправить ей флердоранж – сувенир, хранившийся со свадьбы матери Магды, на который она натыкалась каждый раз, роясь в сундуке в поисках того, что та просила прислать. В ответ Магда несколько иначе описывала Носкова, подмечая в нем довольно слабый, детский характер, не вполне подходящий для роли потенциального жениха:
Милый друг, твои предположения насчет fleurs dbrange’a весьма преждевременные, ничего такого не предвидится, так что опровергни, пожалуйста, вымысел Борисяков насчет прис. поверенного и вообще самый факт. М. М. очень милый взрослый мальчик и очень мне нравится, но от этого до такого реального события еще очень далеко[259].
Вскоре после этого она снова писала об особенностях характера Носкова:
М. М.-2 все-таки ужасно странный. В нем очень много элементов «Идиота» Достоевского. Я часто возмущаюсь им, часто руками развожу. В нем чрезмерное простодушие, чрезмерная незлобливость, какая-то нелепость. За глаза я ругаю его, но когда видишь его, то сердиться очень трудно, уж очень непонимающе и покорно он дает себя ругать. Кроме всего, он такой путаник, такого второго на свете нет. Трудно разобраться в нем, полюбить же его – это взять на себя тяжкий крест. Я этого не хочу, и поэтому пусть Рая не радуется. Но бывает в его нежности и веселье какая-то детски-трепетная прелесть. Он в некоторых отношениях крайне некультурен, живописи не понимает совсем (японские эстампы долго считал моими рисунками), спрашивает современный ли мастер Гольбейн. По-моему, он не дошел даже до представления о живописи «мазками». Литературу и философию – особенно современную – знает плохо. А между тем учен: занимается римским правом, сравнительным языкознанием, богословием, готовится к профессуре. Характер легкий и слабый до отчаяния[260].
Носков действительно был «путаник». Преподавание в сельской школе, безусловно, не было идеальным занятием для такого человека. Как Магда сообщала:
Ему в его школе наделали неприятностей, он хочет уйти, и в компенсацию его начальство предлагает ему (если он хочет) выбрать другое место. Он собирается переводиться к нам и предлагает мне преподавать тогда рисование. Впрочем, это еще не решено[261].
Но из перевода в Усть-Долыссы ничего не вышло: