В цитированном уже интервью Александр Бурдонский говорил об отношении к современной драматургии, к которой никогда не обращался (за исключением пьесы Нино Харатишвили). И, думается, к словам режиссера стоит внимательно прислушаться, потому что в них сокрыто значительно большее, нежели отношение к тому или иному литературному, драматургическому течению: «Я не за разрушение, я за созидание. Наверное, это вообще тенденция нового поколения — скорее разрушать, чем созидать. Мне кажется, что театр никогда не был агрессивен. Он никогда не воспитывал в человеке агрессивные чувства. В отличие от некоторых современных спектаклей. Кинематограф мог быть агрессивным, театр — нет. У него другая интонация в мировом оркестре. Когда тебя призывают быть агрессивным, у человека что-то закрывается внутри. А театр, наоборот, всегда что-то открывает у тебя в душе — я был тому свидетелем не раз».
Это — четко сформулированная программа, идеологическая и эстетическая, для режиссера Александра Бурдонского, твердо знавшего, какие именно темы и мотивы помогут сегодня человеку открыть в своей душе ростки добра, созидания, сочувствия и сомыслия.
А есть ли что-то важнее?..
Я принадлежала к значительному числу тех, кто высоко почитал незаурядный талант Александра Васильевича Бурдонского. Были у него спектакли, которые не вызывали у меня глубокого погружения в сплетение его режиссерских и личностных мыслей и чувств, но их было неизмеримо меньше, чем тех, что захватывали властно и сильно и не отпустят воспоминаний уже никогда. Мы были знакомы давно, но близость восприятий, отношение к традициям культуры, непреходящая любовь к классике в любом из жанров и направлений в последнее десятилетие его жизни сделало нас настоящими друзьями-единомышленниками.
И еще одно замечательное, столь редко испытываемое чувство — с ним было хорошо молчать, потому что это молчание всегда было насыщенным, в котором обеими сторонами ощущались непрерывность, продолжение общения. Совсем недавно Людмила Алексеевна Чурсина сказала мне, насколько важно было для нее помолчать с Александром Васильевичем, чувствуя мысли и эмоциональное состояние друг друга…
Значит, так оно и было.
Боль, испытанная в месяцы его болезни и с уходом, не притупляется. В репертуаре театра осталось лишь несколько спектаклей Александра Бурдонского, но они живут, потому что артисты наполняют их неизбывной памятью о своем режиссере и чувством потери, взывающей к обостренности памяти о Мастере.
А зрители по-прежнему идут на них, чтобы вновь испытать радость и боль от прикосновения к Подлинному…
Глава 5. «Дело, которому ты служишь…»
Название первого из романов трилогии Юрия Германа даже не возникает, а почти невольно всплывает в памяти, когда думаешь о Людмиле Чурсиной. Это — совершенно особая и совершенно естественная для актрисы линия ее судьбы; линия, с которой связано очень и очень многое.
На предыдущих страницах говорилось уже о том, что дети военных, особенно рожденных перед самой Великой Отечественной или во время нее, или вскоре после окончания, обладают той генетической памятью, что является своего рода «фантомной болью».
Дети военных, на протяжении отрочества и ранней юности кочевавшие по миру, жившие в военных городках или даже в городских квартирах, но в военном окружении, впитывали в себя атмосферу воинского (фронтового) братства, гордились своими родителями, отстоявшими на фронте и в тылу великую Победу, спасшими мир от чумы, росли в условиях естественного, специально никем не навязываемого патриотизма и страстного желания совершить свой, пусть небольшой, но подвиг служения своему Отечеству, своему народу. Вспомнив те профессии, о которых они мечтали и которые нередко выбирали, — мы легко убедимся в этом.
Эта особая «каста» никем до сих пор не изучена и не исследована, но она существует и чаще всего определяет столь же естественные, никем не навязанные, гражданские, общественные чувства. Как определяет дисциплинированность, стремление выполнить свои задачи как можно лучше, высокую ответственность, в первую очередь, перед самим собой.
Потому что это становится одновременно и выполнением святого долга перед своими близкими, прошедшими ад войны и все послевоенные трудности с честью и достоинством.
Вернее было бы сказать, твердое осознание своего собственного гражданского долга, независимо от условий общественной жизни. А можно сказать — во многом и вопреки этим условиям.
Потому и можно смело утверждать, что Судьба совсем не случайно привела Людмилу Чурсину на подмостки театра, для которого (во всяком случае, для старших поколений артистов) эти понятия невымышленно святы. К тому же руководил Театром Армии еще до недавнего времени режиссер Борис Морозов, тоже родившийся и выросший в военной семье и усвоивший те же принципы и правила, точно так же относящийся к своим человеческим и профессиональным обязанностям, с высоким чувством ответственности, с осознанием личностных и творческих задач…
Едва ли не с самого начала своей профессиональной деятельности Людмила Чурсина была и осталась по сей день человеком, предельно загруженным общественными делами, которые далеко не всегда напрямую связаны только с творчеством. Во многих интервью актриса рассказывала о шефских поездках по воинским частям и подразделениям, где не только участвовала в спектаклях и концертах, но встречалась с воинами, выполняющими интернациональный долг в Афганистане, в Чечне.
В интервью Галине Смоленской Людмила Чурсина рассказывала, что, в январе вступив в труппу Театра Советской армии, уже 14 февраля уехала с группой в Афганистан: «Там была очень сложная ситуация, начались пластиковые бомбы, которые разбрасывали на дорогах, взрывалось все… И обстрелы, и все прочее. Ночевали в бочках, в горах… Как говорится, Бог спас!..»
И это были не просто встречи зрителей с любимой актрисой, только-только переступившей порог Театр Армии, но и выступления, и монологи, и — главное! — долгие и так необходимые этим людям беседы о жизни, о будущем, о судьбе России, о культуре и искусстве как важнейшей необходимости развития души…
Здесь нельзя не позволить себе небольшое, но необходимое отступление, связанное с Людмилой Чурсиной, Борисом Морозовым и другими артистами и работниками театра, — вспомнить имя Алексея Дмитриевича Попова и его программу развития Театра Красной армии, как он именовался тогда.