Пятнадцать километров от Полярного круга

— …Саша Малыгин. Вы увидите его сегодня, — говорит Забелина, захлопывая альбом. — Интересно, какое впечатление у вас о нем сложится? Похожим ли он окажется на того, про какого сейчас расскажу? Знаете, всякий раз, когда я вижу его, в воображении моем возникает одна и та же картина. И так живо-живо…

Мне кажется, что ту же картину вижу и я. Пристань на берегу северной спокойной реки. Знобящее весеннее утро. Облокотясь на перила, долговязый парень глядит в воду, такую же светлую и сквозную, как его глаза. Он ждет пароход. А пароходы там ходят не часто. Иной раз нужно ждать сутками. Но ждать надо: парень едет в отпуск, домой. Туда, где родился; это в пятнадцати километрах от Полярного круга. Иначе как пароходом туда не доберешься. Разве что вертолетом еще… Случалось, кстати, ему и вертолетом. Почтовым. Хоть и не полагается — брали. Да и как отказать? Не куда-нибудь — стариков, мать с отцом повидать рвется парень…

— Впрочем, это не точно — рвется, — говорит Забелина. — Точнее: пробивается. А потом такой же нелегкий путь сюда, на завод. Да-а… Не сразу разглядели мы его характер. Знаете, это очень важно — разглядеть человека, дело по нему подобрать. Долго искать приходится порой…

Александру Малыгину нет еще тридцати. Техник, он пришел сюда на работу дежурным электрической подстанции. Встал на комсомольский учет. Ну и работал себе, не очень-то раздумывая о том, что, кроме одного, главного дела, могут поручить ему еще что-то.

А в кабинете начальника цеха тем временем собирались люди, озабоченные чем-то важным.

— Беда наша в ту пору была, — вспоминает Забелина, — никак молодежные дела разогреть не могли, ну не везло на комсоргов и все тут. А парень этот… По характеру видим, понимаем — есть в человеке добрый запас энергии и куда больший, чем расходует он на свое служебное дело. Подумали мы, посоветовались…

Для Александра это было совершенной неожиданностью: на отчетно-перевыборном собрании его избрали в комсомольский цеховой комитет — и комсоргом.

Но, видно, слишком неточной, слишком на ощупь, что ли, была разведка: не получилось в комсомольской жизни настоящего разогрева. В общем-то дело делалось — были собрания, были субботники, выпускались стенные газеты, но все это шло как и прежде, по какой-то невыносимо спокойной, даже без малейшего изгиба, прямой. И все понимали это. Понимал и Александр Малыгин.

Словом, получилось так, что пришел человек к делу, но в нем не побыл, только возле. Да так и не оставил здесь никакого следа.

Кто знает, может, так и не шагнул бы Александр Малыгин дальше своей подстанции, если б кончилась на этом разведка человеческой души.

— Что и говорить, неудача огорчила нас очень, — словно себя одну упрекая, продолжает Забелина, — но что делать? Чем и как зажечь тот заряд в человеке, который — ну просто вот знаем, чувствуем — есть в нем? Как?

Пока слушаю, забредает мне в голову мысль: если так вспоминают сейчас, то сколько же в самом деле приходилось думать об этом тогда. Думать о том поиске, поиске способностей лишь одного человека. А сколько их, таких вот!..

Зажечь все же удалось.

На одном из цеховых собраний проголосовали члены профсоюза за Малыгина, он стал председателем профсоюзного комитета. Нет, шли опять не наверняка, не зная, выведет ли выбранная тропа к большаку, но исходили из той мудрой и вечной, как мир, истины, что твердость и размах шага можно определить только в дороге. Да, это был риск. Но кто знает, может, понимая это, и зажегся человек? В самом деле — одно, не вытянул, а ему новое поручают. Неужели все-таки верят?

Так думал Малыгин или не так, сейчас сказать трудно. Только пока снова внимательно присматривались к нему, пока ждали, будет ли толк на этот раз, он так раскипелся на новом своем общественном посту, что теперь, когда уже его сменили другие и когда заходит разговор о профсоюзных делах, часто звучит одна и та же фраза:

— Вот был у нас предцехкомом Малыгин, припомните, как тогда было…

А ничего особенного, собственно, и не было. Просто свободно раскрылась человеческая душа, отыскавшая самое себя в бескорыстном служении людям. Непримиримый ко всякой нечестности, он воевал с лодырями, никому ни один проступок не сходил с рук. Он знал заботы каждого человека, знал тревоги его и надежды. И помогал. Нужна ли путевка в дом отдыха или в санаторий — здоровье поправить, малыша ли надо определить в детский сад, похлопотать ли о досрочном отпуске по острой семейной надобности — Малыгин шел к начальнику цеха, к парторгу, доказывал, спорил, настаивал.