Да, да, не удивляйтесь, было и такое.
В самом деле — не может быть, чтобы в организме двести, миллионов лет не шел обмен веществ, а он, этот организм, оставался живым. Не может быть? А если наши методы еще настолько несовершенны, что мы не можем зарегистрировать этого обмена? Так может быть? Разумеется — может!
Нужно, говорит Чудинов, различать жизнедеятельное и жизнеспособное состояние организма. Это, видимо, несколько разные вещи.
Строго говоря, все мы знаем, что жизнеспособное (не жизнедеятельное!) состояние организмов возможно — еще на школьной скамье слышали об анабиозе, о том, что вмороженная в лед лягушка может ожить вновь. Все дело в масштабах, а их создают условия существования.
Да, все это плохо вяжется с формулировкой Энгельса. Но, во-первых, вопросы жизнеспособного состояния вообще плохо изучены. А во-вторых, пришлось ведь уже один раз дополнить эту формулу, ибо жизнь — это форма существования не только белковых тел, но и нуклеиновых кислот.
Чудинову все это очень ясно. И факт жизнеспособности. И причины окраски калийных солей. И природа происхождения микровключенных газов. Все это казалось доказанным.
Раз так — можно оформлять заявку на открытие.
Но в Государственном комитете по делам изобретений и открытий к его заявке отнеслись, мягко выражаясь, прохладно. Дали ее на рецензию и отказали «гр. Чудинову Н. К.» в каком-либо праве на открытие. Жизнь в солях? Да, об этом писали. Жизнеспособность? Что-то не верится. И вообще автор заявки, к глубокому сожалению, не микробиолог, а геолог. Где ему разбираться во всяких там микроорганизмах. Кроме всего, нет гарантий стерильности опытов…
Стерильность, стерильность… Сколько раз Чудинову предъявляли претензию именно с этой стороны. Докажите, что ваши опыты были стерильными, и баста! Но ведь Чудинов и сам настаивал на такой проверке. Просил и настаивал, чтобы опыты провели не в той комнатушке, в которой он работает, а в настоящей, блестяще оборудованной лаборатории.
Дело, однако, двигалось с большим скрипом. С комитетом завязалась длительная и на первых порах бесплодная переписка. Николай Константинович донимал экспертов, отвергал их возражения, разбивал их аргументы. Порой делалось это в довольно-таки язвительной форме. В бумагах Чудинова есть копия письма в комитет, написанная в духе чеховского «Письма ученому соседу». Ядовитое послание!
Но в конце концов блеснул-таки луч надежды! В лаборатории академика Жданова поставили опыт в абсолютно стерильных условиях по методике, разработанной Чудиновым.
Опыт ставился так. В стерильной комнате глыбу сильвинита обжигали и обрабатывали спиртом. Потом люди в стерильных халатах и перчатках стерильным инструментом начинали сверлить эту глыбу. Поработает инструмент некоторое время — его выбрасывают, заменяют другим, не менее стерильным. Так добрались до центра глыбы и оттуда взяли пробу. Растворили ее в дистиллированной воде, сделали так, что абсолютно исключалась возможность попадания в этот раствор микробов из воздуха. И через несколько дней уже с уверенностью можно было сказать — да, микроорганизмы пермского периода ожили.
Николай Константинович Чудинов — представитель поколения «лобастых мальчиков», которому пришлось воевать. Хлебнул командир танка войны вдосталь. После войны кончил офицерскую школу, служил, в академию собирался.
Уволившись в запас, решил стать геологом. И не думал, конечно, что сможет сделать открытие в науке.
Тут дело не в мечтах, дело в характере. Характер у него такой, что не позволяет работать бескрыло. Цепко подмечает он факты, обдумывает их, сортирует, никогда не подгоняя под готовые, существующие десятилетиями схемы. Он сейчас уже и в химию забрался основательно, и там успевает сказать новое, очень веское слово. Но об этом как-нибудь потом.
Сейчас хочется поговорить вот о чем. А какое, собственно, практическое значение имеет открытие Чудинова? Может, это и не важно вовсе, оживают или нет какие-то, по его выражению, «козявки-морозявки»? Или то, что они вообще когда-то участвовали в образовании калийных солей?
У калийщиков издавна считалось, что выгодней добывать ту руду, которая содержит больше хлористого калия и меньше нерастворимого осадка. В Березниках и Соликамске разрабатывают два пласта — «АБ» (пестрые сильвиниты) и «Красный-2» (красные сильвиниты). В первом хлористого калия 32, а во втором — 26 процентов. Нерастворимого осадка в первом меньше, чем во втором.
Казалось бы, наиболее выгодны для производства руды пласты «АБ». Так и считали. Долгое время считали. Да совсем недавно хватились, подсчитали с карандашом в руках и за голову взялись: из пестрых сильвинитов (богатых!) удобрений получается куда меньше, чем из красных (бедных!).
Причем это явление одинаково закономерно и для горячего (галургического) способа получения удобрений, и для более современного — флотационного.
Почему?