Тая смотрела на цирк, что разворачивался вокруг, на толстые сети паутины, что плел ее возлюбленный, словно ловкий паук вокруг мышки-полевки, и не могла сдержать горькой усмешки.

Было ошеломительно осознавать, какой дурой он ее считал. Несусветной просто-таки, абсолютной, круглой дурой.

Тая отвечала на вопросы расплывчато, переводила тему, но разговор рано или поздно все равно возвращался к бизнесу отца.

В очередной раз лежа в постели без сна, слушая мерное дыхание Святослава, что развалился рядом, Тая поняла, что долго так нельзя – нервы не железные, никак не стальные канаты, нужно решаться. И стоило так подумать, план созрел сам – легко и просто.

Уже на следующий день Тая позвонила отцу и попросила привезти гарнитур: серьги, ожерелье и браслет из белого золота. Это был подарок на восемнадцатый день рождения, и по большей мере он пылился в отцовском сейфе, так как надевать такую красоту Тае было некуда.

Бриллианты слепили глаза, холодный металл жег кожу, но Тая терпеливо поправила прядь, выбившуюся из прически – та зацепилась за серьгу, и вышла из дамской комнаты.

Они снова посетили театр. На этот раз Тая даже не заинтересовалась действием на сцене, так занимала мысли реальность. Святослав сидел по правую руку и нежно поглаживал ее ладонь. Когда настало время антракта, он принялся шептать на ухо разнообразные глупости, говорить о том, что Тая так прекрасна, что затмила красотой всех дам, решивших сегодня блистать.

Тае же ничего не оставалось, как улыбаться и мысленно добавлять, что затмила всех не она, а благородные камни в не менее благородной, искусной огранке.

Вечером, в неверном свете бра и уличных фонарей, чей свет робко пробивался в квартиру, Тая ловила на себе жадные взгляды возлюбленного и отчетливо видела в его красивых глазах азартный блеск. Наверное, так блестели бы глаза наркомана, увидевшего дозу. Его руки по-особенному оглаживали тело, а пыл, с которым он любил ее, зажег бы любую свечу.

И все же, отдаваясь ласкам, Тая не могла не ощутить лживости, которой были пропитаны улыбки Святослава, прикосновения. В дрожь кидало от осознания его продажности, корыстности.

Затягивать пьесу не было смысла, поскольку она неимоверно вымотала Таю. Пришлось признать, что лицедейский труд не так легок, как можно было вообразить. Оставив гарнитур в резной шкатулке около кровати, Тая отправилась в душ, а потом и спать.

Утром, уходя на работу, Тая заглянула в спальню, напоследок провела рукой по волосам Святослава, сама не зная толком – зачем.

Днем не могла отвлечься, все гадала – что ждет ее дома. Работа не спорилась, буквально все валилось из рук.

Когда же рабочий день завершился, полетела с работы, будто кто-то пятки поджег.

Уже стоя перед входной дверью, Тая загадала: если Святослав дома, то простит ему все, а если нет, то вычеркнет из жизни раз и навсегда.

Как назло, руки тряслись, ключ никак не хотел попадать в скважину, но, когда это наконец-то произошло, оказалось, что воздух вдруг закончился. Тая стояла в прихожей, уже понимая, что к чему, но, вдохнуть никак не получалось. Не было сил крикнуть, даже пискнуть.

В квартире было тихо и пусто. Исчезли вещи из шкафа, баночка с его линзами из ванной, и резная Таина шкатулка с тумбочки у кровати.

***

Как назло, наступила весна. Внезапно как-то на деревьях распустились почки, из-под земли пробилась ярко-зеленая трава, воздух прогрелся, в нем явственно запахло цветами, свежестью, самой жизнью.

Глядя на уличное благолепие, Тае хотелось выть и скрежетать зубами, так она сердилась, но приходилось бессильно признаваться: виновата сама. Если подумать, то она была виновата во всех своих бедах, за исключением материной гибели, пожалуй. Всегда импульсивная, Тая часто забывала подумать и сперва делала, а потом уже анализировала. Так получилось и сейчас.