— Не благодари, — продолжал старый интриган, — она из хорошей семьи. Ее отец чиновник пятого ранга. Девушка недурна собой. Кроме того, за нее дают хорошее приданое. Ваша свадьба будет через месяц.
Соджун едва усмирил свое возмущение. Он повел на отца усталым взглядом.
— Отец, я не желаю жениться…, — начал он, но тот перебил его, ударив ладонью по столу. Сын поднял взор на перекошенное от гнева лицо старика.
— Знаю я, чего ты хочешь! — процедил сквозь зубы политик. — Этому не бывать! Рабыня! Жена изменника! Глаза б мои не видели ни ее, ни ее выкормышей! Наложницей решил ее оставить? Да она глотку перережет тебе и мне!
— Отец!
— Молчи! Это мой дом! И пока я жив, здесь будет так, как я сказал! Завтра вечером мы идем в семью чиновника Хон. Ступай теперь! — рявкнул он напоследок и махнул рукой на дверь, давая понять, что разговор окончен.
Соджун, едва сдерживая гнев, тяжело поднялся и вышел из комнаты, забыв напоследок поклониться отцу. Сбежав с крыльца, он столкнулся с Елень. Она отвела глаза, поклонившись. Соджун бросил взгляд на окно комнаты отца, потом на женщину, которая так и не поднимала взор.
Рабыня не смотрела вслед своему господину. Как только пришла в себя, она решила: ее ничто не волнует, ей безразлично, как живут хозяева в этом доме. Пока дело не касается ее самой и детей, она будет смиренно принимать все то, что приготовила судьба. Женитьба молодого господина едва ли коснется ее. В разговоре отца и сына была куда более интересная фраза: политик решил женить сына из-за нее! Наложница? Она откусит себе язык прежде, чем разделит ложе с человеком, погубившим ее семью.
Кипя от негодования и злясь на отца, Соджун устроил своим подчиненным адскую тренировку. С него в сорок ручьев катился пот, а он без устали поднимал и опускал то копье, то клинок, то, вертясь волчком в центре, рубился сразу с десятью противниками. Стражники, стискивая от досады зубы и сжимая мечи в ладонях, молча отражали удары начальника. Кто-то смелый предположил, что у капитана что-то случилось, Соджун огрызнулся и рубанул учебным мечом так, что дерево, не выдержав, треснуло. Син Мён остановился на крыльце и, внимательно глядя на своего помощника, орудовавшего двумя клинками сразу, что-то шепнул одному из стражников, стоящему в карауле. Тот кивнул в ответ.
В полдень Соджун предстал перед начальником магистрата. Син Мёна он уважал, но особой дружбы ни с кем из магистрата Хансона не водил.
— Капитан, вам предстоит в скором времени сопровождать меня, — сказал глава магистрата и посмотрел на подчиненного. Тот стоял, будто воды в рот набрав. — В провинции вспыхнуло восстание. Нам нужно его подавить.
— Магистрату Хансона подавить восстание? — переспросил Соджун.
— Это особое поручение его величества, — кивнул Син Мён.
— Выезжаем через три дня. Уладьте все свои дела, — продолжал Син Мён, — я очень надеюсь на вас, капитан Ким.
Тот поклонился и вышел.
Соджун не мог не поехать. Он не мог отменить поездку. У него на это не было веских причин. Вообще никаких. Вернее, была. Но он не мог ее озвучить. Он не мог сказать, что боится оставлять госпожу Елень со своим отцом. Для того она, как мозоль, как бельмо, как заноза. Старик, наверняка, уже придумал, как избавиться от жены изменника. Что-нибудь изощренное, и это было пострашней пока еще призрачной свадьбы Соджун не думал ни о предстоящем торжестве, ни о невесте, с которой ему предстоит познакомиться. Нужно было как-то обезопасить любимую женщину. Он закрывал глаза и видел ее вновь висящей посреди конюшни.
— Ты сегодня позже обычного, — проворчал старый политик, встречая сына во дворе усадьбы.