Солдаты принесли веревку. Женщина, судорожно проглотив, медленно поднялась на ноги. А красномордый тем временем перекидывал веревку через поперечную балку прямо посреди конюшни.

— Искали, что помягче, но не нашли, — балагурил щуплый, — ну, тебе пора привыкать к бечёвкам, рабыня.

«Неужто повесить решили», —мелькнула ошпаренная мысль. Глаза мгновенно зашарили по полу в поисках ножа.

— Это чтоб ты не сбежала, — прояснил ситуацию солдат, — и чтоб детей за кем-нибудь не отправила. Слышите, дети? Если вы сбежите, ваша мать умрет. Я сам застрелю ее, а капитану Киму скажу, что она сбежать пыталась.

Красномордый знал свое дело, он сделал две петли на концах веревки и просунул в них тонкие запястья Елень. Затянул повыше, чтоб ноги женщины едва касались пола. Она и слова ни сказала. Дышать было больно, но ребра были целы. Когда она девочкой попала в шторм на последнем корабле своего отца, сломала четыре ребра. Вот тогда было не вздохнуть. А сейчас-то…

Солдаты, справившись со своей задачей, поплелись из конюшни, еще раз погрозив кулаком детям. Те проводили их ненавидящим взглядом.

Елень же, убедившись, что мучители ушли, приказала детям зарыться в солому и поспать. Сын с дочерью, никогда прежде не возражавшие, прижались к матери, висящей в оборванном мокром ханбоке посреди конюшни, от которого шел пар в стылом воздухе. Сонъи с Хванге намотали на мать те тряпки, что принесли солдаты, а потом зарылись в солому.

Сумасшедшая ночь почти окончилась. Дети, не сомкнувшие за нее глаз, вскоре забылись тяжким сном. Несчастная мать посмотрела на сына и дочь, чьи головки темнели в золотистых стеблях и вздохнула. Хванге с годами обещал стать копией отца. Она закрыла глаза, и слезы из-под опущенных ресниц сбежали по щекам. Уходя от боли, она вспомнила любимого, своего Шиу. Вспомнила их первую встречу больше двадцати лет назад.

Ей тогда было лет двенадцать. Они с отцом пришли к советнику по делу — требовалось оформить какие-то бумаги, и Елень увидела его. Высокий, красивый, такой обаятельный, что его забавный наряд и прозрачная шляпа ее не насмешили. Она даже не заметила, какого цвета был его ханбок. Ей было двенадцать, а она смотрела на молодого мужчину, который был старше ее на 15 лет, и видела в нем именно мужчину. Не чиновника, не друга отца, а мужчину. А какая улыбка у него была!

Когда корабль разнесло в щепы, и ее едва дышащей привезли в Хансон, он уже ждал ее на причале. Сам поднял на руки и сам отнес в паланкин. Приходил каждый день, рассказывал какие-то истории. Она, умирая от воспаления легких, лишь слушала и улыбалась. А потом приехал какой-то косматый старик, заросший шерстью до глаз. Он долго ходил вокруг, что-то мычал, ударяя в бубен. А после наклонился вдруг к ней, и она обомлела — на морщинистом черном лице сияли синие глаза.

Когда пришла в себя, то поняла, что болезнь отступила. Дышалось легче, и тело утратило ту страшную тяжесть, из-за которой Елень даже руки поднять не могла. Пак Шиу обрадовался. Он поспешил к ней и долго держал за руку. В тот день четырнадцатилетняя девочка решила, что если останется в живых, то она хотела бы всю жизнь держать эту руку, держать до самой смерти.

Возвращаться ей было некуда. И если в первое лето после выздоровления она не уехала потому, как Пак Шиу боялся ее такой слабой отпустить, то спустя год чиновник с неохотой, но все же заговорил об отъезде. Елень загрустила. Куда она вернулась бы? Кто ее там ждет? Матери давно уж нет на этом свете, отца поглотила пучина. Родня? Вот только обе тетки живут очень далеко от родного города. В самом Пекине живут. Конечно, они возьмут ее, вот только самой девочке совсем не хотелось к теткам. Пройдет еще год-два, и выдадут ее замуж, не спросив, а люб ли ей будущий муж. А как выйти за кого-то, когда сердце уже отдано? Поэтому при двух живых тетках она считала себя сиротой. Пак Шиу тоже давно осиротел, а потом и овдовел. Только сынишки одни, как отрада души.

Елень считала дни до прибытия корабля и пела грустные песни мальчикам, росшим без матери. Однажды Шиу вернулся очень поздно и увидел ее в комнате сыновей. Она сидела на полу, а мальчики спали, положив черные головки ей на колени, один с одной стороны — другой с другой. Девушка не увидела Шиу, пела и смотрела на мальчишек. За два года она привязалась к ним. Разлука с ними ей казалось невыносимой. Через два дня придет корабль и увезет ее отсюда навсегда! Горячие слезы скользнули по щекам и упали на детские личики. Елень тут же смахнула слезы с лица. У Шиу сжалось сердце — он впервые видел, как девушка плачет. Она ни разу за все это время не плакала. Даже на похоронной церемонии, что устроил он для ее отца.

— Не хочу уезжать, — тихо проговорила девушка по-мински, но мужчина, стоящий в тени, услышал. Услышал и понял. В сердце оборвалась какая-то струнка, и он вышел из тени. Она вскинула заплаканное лицо на него, обомлев. А он осторожно подошел, неслышно, как кот, и опустился рядом с ней на колени. Впервые провел рукой по девичьему лицу, вытирая слезы. Она, затаив дыхание, следила за ним.

— Если не хочешь… уезжать…, — вдруг тихо проговорил он, и от его низкого голоса у Елень побежали мурашки по коже, — оставайся! Оставайся здесь… со мной.

Через два дня корабль уехал без нее. Она осталась со своим любимым Шиу. А спустя несколько месяцев они поженились.