— Ты! Тварь лесная! — заорал он, налетая на меня с кулаками. — Ты что устроила! За это долг удваивается! Утраивается!.. Ты как посмела! Ты двое суток спала, ленивая шлюха!

У меня не было сил даже спорить с ним, поэтому я только отмахнулась от него, отвернувшись и предоставив ему молотить меня по спине, а сама жадно вгрызлась в ломоть пышного хлеба, от удовольствия закатывая глаза. Нашлось в кухне и свежее молоко, и я напилась прямо из кувшина, проливая всё себе на голую грудь.

Тюн немного остыл, но продолжал орать на меня, не умолкая.

— Что ты разоряешься? — дружелюбно спросила я, добираясь до головки желтого ноздреватого сыра и отрезая сразу четверть. — Сам же подсунул меня этому озабоченному генералу. А я тебе говорила, что он — бешеный.

— Это ты его распалила, сучка! Это ты всё виновата! — брызгал он слюной.

— Всего лишь выполняю твои приказы, хозяин, — напомнила я ему. — Думаешь, выполняю недостаточно прилежно? Так я исправлюсь. На следующем клиенте покажу такую ювелирную работу…

— Мерзавка!.. — простонал Тюн. — Собакам бы тебя скормить!

Но тут кто-то так замолотил во входные двери, что грохот пошел по всему дому.

— Это клиенты, — Тюн быстро пригладил остатки волос на лысине, одернул камзол и ткнул пальцем мне в грудь. — Быстро к себе, обжора, и будь готова. И чтобы никаких сбоев, поняла? Поняла?! — прикрикнул он, потому что я не ответила.

— Да дай хоть кусочек прожевать, — возмутилась я, проглатывая сыр.

— Я тебе покажу — кусочек! Смотри у меня! — он отвесил мне пощечину, чтобы смотрела лучше и умчался встречать очередных развратников.

Я едва успела дотащиться до своей комнаты, ополоснуться и надеть платье — как обычно, полупрозрачное, всё из ленточек-разлетаек, больше подчеркивающее наготу, чем её скрывающую, когда дверь открылась тихо-тихо, и на пороге возник Тюн — донельзя несчастный, с дёргающимися губами, будто собирался плакать.

— Там господин Мерсер, — произнёс он убитым голосом. — Он купил тебя на ночь.