Медное распятие

Улица называлась Мавритания-роуд. Говорили, что два столетия назад самодержец из Восточной Европы построил здесь дворец, но его сожгли бедняки, жившие подле ворот, и заново дворец так и не отстроили. Сейчас же на его месте стоял ряд покрытых копотью домов, соединенных друг с другом, на некоторых были намалеваны гирлянды букв, заменявшие вывески для мелких торговцев: «Онести и сыновья. Ростовщики», «Гэллап и компания. Сапожники», «Товарищество Гринграсс. Поставляем чистопробный джин».

И уже в самом конце улицы, на последнем здании, вытянутом к чистому небу под почти невообразимым углом, виднелась надпись: «Дом спасения».

Это Белль невольно привела к нему Лили.

Как-то раз, болтая с Лили о прошлом, о хороших работницах и плохих, она заявила:

– Была у меня только одна такая же умелица, как ты. Много лет назад. Не помню ее имя. Что помню – с ней случилась неприятность. Она была религиозная девица и не сумела вынести позора.

– Какого позора?

– Она была не замужем, но понесла. Я разрешила ей остаться и работать на меня. Сказала ей, что я и сама далеко не образец морали. Но ближе к сроку разрешения она ушла. По слухам, дитя она отдала.

Лили молчала. Она смотрела, как Белль берет со стола зеркальце и изучает в нем мазки румян на своем лице, а затем принимается равномернее размазывать их по своей белой коже.

– Как можно жить с самой собой, – сказала Белль, – если решишься на такое?

Раздумья об этом Лили принесла с собой на Ле-Бон-стрит, она легла на узкую кровать и задрожала. На следующий день она подошла к Белль и спросила:

– Вы потом еще видели ту женщину, что не снесла позора?

– Кого? А, ту бедняжку. Нет, больше ни разу ее не видела.

– И не слышали, что с ней стало?

– Только очередной слух, который мне принес один из резчиков – его давно уж нет в живых. Он рассказал, что, кажется, видал ее – или кого-то на нее похожего – в Бетнал-Грин. Пошел за нею следом, хоть и не знал, она ли это, и видел, как она заходит в лавку без приличного крыльца, но только с надписью над дверью: «Дом спасения». С тех пор прошли годы, и мы про нее совсем забыли.

Было тепло – стоял душный пыльный августовский полдень. Лили чувствовала, что лоб ее затянут пленкой пота, а ладони – влажны. Она шагнула к тяжелой на вид двери, на которой висел дверной молоточек в форме медного распятия. Солнце через старый соломенный капор жгло ей затылок. Она окинула взглядом фасады лавок на Мавритания-роуд и заметила, что две старые женщины, стоявшие на пороге у сапожника, пристально за ней наблюдают. В этой части города жила беднота, и женщины в заношенных платьях жались друг к другу и показывали на нее пальцами, будто опознали в ней грешницу, которая явилась сюда в поисках того, что сможет даровать ей искупление.

Лили приподняла распятие двумя пальцами – те были в мозолях от крючков и ранках от игл – и отпустила его. Оно коротко стукнуло, и звук этот сразу же растворился в горячем летнем воздухе. Лили ждала. В Доме спасения стояла тишина. Она отвела взгляд от двери – старухи на крыльце у Гэллапа все еще глазели на нее.

– Туда нужно стучать погромче, – произнесла одна из них.