Говорил прапорщик, в петлице которого висел не соответствующий его чину орден Владимира 4-й степени.

— Чего же Вы хотите, господа, чтобы он носил в кармане удостоверение в том, что он действительно состоит в германской службе? Нет, такие дела открыто не делаются. Поверьте моему опыту, а его у меня достаточно, что в этом деле имеются все признаки шпионства. Я хорошо его изучил и удостоверяю, что дело беспроигрышно.

— Да, но для суда, хотя и военно-полевого, — возразил артиллерийский капитан, — все-таки требуются конкретные улики, а Вы сами только что заявили, что их нет.

Дальнейшему продолжению спора помешал вошедший в комнату жандармский подполковник, оказавшийся бывшим однополчанином капитана Б. От него Б. узнал, что прапорщик с орденом Владимира — судебный следователь, состоящий при штабе Верховного Главнокомандующего и ведущий специально дела по шпионажу.

Главного свидетеля, поручика Кулаковского, оговорившего Мясоедова, на суде не было, и вообще свидетелей было только два: капитан Б. и тот чиновник особых поручений, который сопровождал Мясоедова в качестве «секретаря».

Разговаривая с этим «секретарем», капитан Б., между прочим, спросил его, установлено ли, с кем Мясоедов вел сношения в Ковно. «Секретарь» ответил, что не установлено, и что там он ни с кем, кроме официальных лиц не встречался.

— Какие же против него имеются улики?

— Против него, собственно, нет ни одной улики.

— Значит, его оправдают?

— А вот увидим, это дело суда.

Возбуждение дела при таких условиях показалось капитану Б. столь невероятным, что он не поверил «секретарю» и принял его ответ за желание избавиться от дальнейших расспросов.

Заседание суда тянулось долго, и когда, наконец, капитан Б. был вызван в зал, то он увидел следующую картину:

«В большом совершенно пустом зале стоял стол, покрытый зеленым сукном, на котором стояло зеркало и лежали какие-то книги и бумаги. За столом сидели три полковника — члены суда. Из них двое были генерального штаба, третий — в штабной форме. Сбоку, за другим маленьким столиком сидел молодой офицер, поручик, секретарь суда. На другом конце стола, несколько в стороне, сидел генерал, тогдашний комендант Варшавы, не принимавший участия в суде и присутствовавший в качестве зрителя.

Ни прокурора, ни защитника не было.

Против судейского стола стоял ряд желтых венских стульев. На крайнем из них сидел офицер в шинели с защитными погонами, в котором я немедленно узнал Мясоедова.

Он мало изменился с тех пор, как я его видел в последний раз в Дембовой Буде. Лицо его было совершенно бледно, сидел он как-то вытянувшись, держа руки и ноги как в строю. Он не шевелясь, пристально смотрел на судей.

Кроме этих лиц в зале никого не было. Зало было не топлено, и все сидели в шинелях.

После обычных вопросов об имени и звании и приведении к присяге, после которой священник тотчас же удалялся из зала, председатель суда сказал мне: „Расскажите, капитан, все, что Вы знаете по делу о предательстве подполковника Мясоедова“.

Я ответил, что по делу о предательстве ничего не знаю, так как видел Мясоедова до суда всего лишь два раза и о предъявленных ему обвинениях узнал только после его ареста.

— Расскажите все, что Вы знаете, — как-то особенно твердо и отчетливо выговаривая слова и бросая взор в сторону Мясоедова, сказал председатель.