В пункте 5 Сухомлинов обвинялся «в том, что, состоя в должности военного министра, он в период времени с 11-го марта 1909-го года по конец марта 1914-го года, по соглашению с другими лицами, сообщал австро-венгерскому подданному А. Альтшиллеру заведомо для него, Сухомлинова, состоявшему агентом Австро-Венгрии, такого рода сведений, которые заведомо для него долженствовали в видах внешней безопасности России храниться в тайне от иностранного государства, а именно о содержании доклада бывшему Императору по поводу мероприятий военного ведомства в области военной обороны России».
Этот пункт основан на приговоре военно-полевого суда в Бердичеве, признавшего виновным в шпионаже целое сообщество, состоявшее из полковника Иванова, В. Думбадзе, Анны Гошкевич, писаря Милюкова и других лиц. Виновность Сухомлинова здесь обосновывается соучастием его с Альтшиллером, который, однако, ввиду выезда из России, военно-полевым судом в Бердичеве вовсе не судился, и виновность которого в шпионаже основывалась потому единственно на том, что он был австро-венгерским подданным и, подобно другим иностранцам, при объявлении войны из России выехал. Никаких других данных кроме факта знакомства с Альтшиллером, относившегося к тому времени, когда Сухомлинов еще был Киевским генерал-губернатором, ни в обвинительном акте, ни в приговоре не приводятся, и тем не менее составитель обвинительного акта обер-прокурор сенатор Носович, на основании этих данных утверждал: «что военный министр состоял деятельным членом преступного сообщества и, будучи по должности источником наиболее важных военных тайн, являлся центральной фигурой этого сообщества, связующим звеном между деятелями с одной стороны германского, с другой — австрийского шпионажа».
«Обращаясь просто к здравому смыслу судей, — пишет генерал Сухомлинов, — спрашивается, зачем „источнику военных тайн“ могло понадобиться целое сообщество в таком прямо до смешного составе, с какой-то Анной Гошкевич и писарем Милюковым. „Тайны“ у меня в руках, а я собираю какую-то совершенно невероятную компанию для собирания этих же тайн и подвергаю такое страшное дело без всякой надобности риску».
Обвинение в пункте 7 заключается «в том, что, состоя в должности военного министра, в августе 1914-го года в интересах находившихся в войне с Россией держав, передал не принадлежащим к военному ведомству лицам, а именно Н. Гошкевичу и В. Думбадзе составленный в
Это обвинение основывалось на том, что включенный следователем прапорщиком Кочубинским в члены преступного сообщества В. Думбадзе предпринял издание биографий выдающихся членов общества «Война и мир»72. Не будучи знаком с Сухомлиновым, он через знавшего последнего Н. Гошкевича просил дать ему материал для составления биографии Сухомлинова и его деятельности. Сухомлинов приказал составить в канцелярии военного министерства перечень проведенных им за бытность военным министром мероприятий и собственноручно подписав его в числе других материалов, касавшихся его биографии, передал Гошкевичу.
«Если бы судьи сенаторы потрудились сравнить мой сухой перечень с подробным обзором вооруженных сил европейских государств генерала фон Бернгарди73: „Германия и ближайшая война“, они, вероятно, постыдились бы обнаружить перед иностранцами свое невежество».
Но забавнее всего в этом пункте это утверждение, что мыслим такой военный министр, который, совершая предательство путем передачи находящейся в войне с Россией державе секретных сведений, приказал бы эти сведения составить в канцелярии военного министра и собственноручно подписал бы их. А между тем, по словам генерала Сухомлинова, обер-прокурор сената Носович на суде придавал именно этому документу громадное значение, и утверждал, что его одного достаточно для обвинения, ибо, прибавил он, «сам военный министр собственноручно подписал и выдал этот документ Думбадзе, который мог служить последнему пропуском куда угодно».
Приобщение к делу чего-либо в качестве вещественного доказательства (corpus delecti) всегда имеет единственной целью предоставить суду возможность ознакомиться с этой основной уликой путем личного ее осмотра. Дела Варшавского и Бердичевского полевых судов были приобщены к Сухомлиновском следствию в качестве вещественных доказательств, но в ознакомлении с ними присяжным заседателям было отказано. Судьи сенаторы нашли, что приговоры эти, как вошедшие в законную силу,
Человек, вышедший из бедной семьи маленького провинциального чиновника, служивший трем Государям, исключительно благодаря собственному труду и заслугам последовательно занимавший должности: командующего войсками, генерал-губернатора, начальника генерального штаба и достигший уже к концу седьмого десятка своей жизни звания генерал-адъютанта и высшего поста военной иерархии — военного министра, — был признан сообщником каких-то Анны Гошкевич и писаря Милюкова и обвинен в предательстве своей Родины.
Во все времена идеей всякого суда считалось правосудие. Правительство большевиков признало это буржуазным предрассудком и открыто потребовало от своего суда не правосудия, а целесообразности. Но еще до большевиков тоже сделало либеральное правительство Керенского, и даже много хуже, ибо учиняя расправу, оно лицемерно прикрыло ее Фемидой с классической повязкой на глазах.
«Совесть, — писал как-то один публицист, — у нас тоже, что твердый знак. Прежде его ставили на конце слов, потом выбросили, но как тогда, так и потом слова произносились одинаково. Головы остались те же, переменился только головной убор».
Много русских людей, искавших на чужбине временное убежище, нашли там вечный покой. На Берлинских кладбищах среди бесчисленных могил русских писателей, военных и государственных деятелей, есть две могилы русских предателей. В одной из них лежит величайший провокатор Евно Азеф. Имени его на могиле нет; из боязни осквернения она отмечена только номером. На могиле другого предателя стоит деревянный крест с надписью «генерал Сухомлинов».
Если читатель увидит когда-нибудь эту могилу, пусть он поклонится праху покоящегося в ней человека и мысленно снимет наложенное на него бесстыдными людьми клеймо самого позорного из всех мыслимых обвинений: клеймо предателя своей родины.
Глава 3. Война
I. Константинополь и Проливы
28-го июня 1914-го года Сараево был убит наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд1. Убийцей оказался австрийский поданный, но боснийское его происхождение дало повод усмотреть в деле соучастие сербских властей и австрийское предательство, а затем и печать начала самую бесстыдную политическую агитацию, и несмотря на установленную судебным и административным расследованиями полную необоснованность их обвинений, Сербии был предъявлен ультиматум, исполнение требований которого граничило с отречением от национальной независимости.
Весь характер поведения Австро-Венгрии давал основание думать, что она действовала в силу заранее обдуманного и одобренного Германией плана.
Умерший несколько лет назад выдающийся германский историк Дельбрюк2 еще в 1907-м году предсказал ту военную констелляцию3, которая сложилась к августу 1914-го года. Другой человек, очень умный, правда, но не занимавшийся никакими научными исследованиями и обладавший научным багажом штурманского офицера, бывший министр внутренних дел П. Дурново, незадолго до войны предоставил докладную записку4, в которой оценкой экономических и политических взаимоотношений европейских держав, доказывал совершенную неизбежность их вооруженного столкновения и дал такую схему, которую события 1914 года подтвердили полностью. «Когда читаешь эту „Записку“, — пишет известный историк-беллетрист М. Алданов5, — то порою кажется, что имеешь дело с апокрифом». Алданову представляется совершено непонятным, каким образом полицейский чиновник «мог так поразительно точно и уверенно предсказать события гигантского исторического масштаба».
К числу популярных книг о великой войне, написанных после ее окончания, несомненно относятся переведенные на все европейские языки работы Эмиля Людвига (Emil Ludwig, «Juli 14»)6 и Фишера (Fischer, «9 age»).
С необыкновенной убедительностью рассказывает Людвиг, как люди 1914 года вели борьбу за свои планы, приводили их в исполнение, решали судьбу управляемых ими народов и как от всех их вожделений, надежд и полных горделивого величия слов остались лишь груды мусора и обломков. «Ложь, легкомыслие, страсть и трусость тридцати дипломатов, властелинов и генералов, обратили миллионы мирно настроенных людей на четыре года в убийц, разбойников и поджигателей. Ни один народ не сделал прочных приобретений, но все потеряли то, что может быть восстановлено лишь в течение многих десятилетий».