— А ты лещей на что брал? — спрашивает Заза.
— Главное — не на что, а где! — отвечает второй хирург.
— Этого ты мне точно не скажешь.
Маша улыбается под маской. Она знает: когда хирурги шутят — дело идёт гладко.
— Бедный, бедный! Где мать была? — будто получив разрешение, стрекочет санитарка.
А Руднев, он молча глядит на ребёнка. Следует за ним по пятам. И всё дальше влечёт Илью в тёплый сон. Нет гадкого запаха анестетика, нет многоглазой операционной лампы, вместо неё — низкое солнце. И мальчик с удочкой на плече весело идёт под тем солнцем. Вдалеке, над полем растекается озеро. Вода слепит, и малыш морщится. Он оборачивается. В пушистом контуре горящих волос Руднев видит радостный детский лик. «Туи-туи, папа. Туи-туи!» — говорит мальчик.
— Илья Сергеич!
Руднев открыл глаза. Он сидел в палате интенсивной терапии, сжимая крохотную руку пациента. Рядом с ним стояла Маша.
— Еле вас дотолкалась! Там в ординаторской чепэ.
— Ну что стряслось? Опять пакетик чая до урны не донесла?
— Окно взорвалось, Илья Сергеич! Я сидела, и вдруг бац! — шептала Маша со страхом.
От слов её пахло кофе.
— Да нет, не взорвалось. — Руднев вошёл в ординаторскую и присел на корточки, увидел что-то. — Разбили!
Он взвесил на ладони камень, который вытащил из-под стола. Таким и убить можно. Придавил им стопку медкарт на столе. Потом перевёл взгляд во двор. У кирпичного забора между матовых от тумана машин рыскала худая собака. Она подбежала к человеку, курящему у чёрного входа. Человек через затяжку перенёс сигарету в левую руку и потрепал мокрую холку пса.
— Ну что там? — спросила Маша из-за плеча, нежно касаясь поясницы Руднева.
— Там? Живодёр бычки о щенка тушит.
— Ой, что?!
Сестра поднялась на носки и увидела во дворе Зазу, ласкающего дворнягу. Пёс радостно ходил пружиной, то припадая к ноге врача, то зависая на задних лапах под его доброй рукой. Маша улыбалась. И Руднев видел её улыбку в двоящемся отражении чёрного окна. Он развернулся, и Маша, оказавшаяся наконец так тесно к нему, ловко поймала его взгляд. Но Илья глядел безучастно и твёрдо. Он скрестил на груди руки, посмотрел опять в бледно-карие глаза медсестры, беспомощные и мягкие, как вишня, выловленная из компота. Маша опустила их и прожевала улыбку.
— Поспи, если хочешь.
Она замотала головой: