Лицей 2022. Шестой выпуск, Михаил Турбин,Екатерина Манойло,Денис Балин,Алексей Колесников,Оля Скорлупкина,Антон Азаренков

Книги

Лицей 2022. Шестой выпуск

22
18
20
22
24
26
28
30
— Что ты читаешь? — «Белое на чёрном» Рубена Гальего На лицо любимого набегает облако — Тяжёлая книга Я удивляюсь, хотя чему удивляться: Конечно, тяжёлая, как и вся жизнь ребёнка — Инвалида в безвыходном страшном казённом доме Чего не ходишь/Чего ты такой чернявый Моча в горшке успевает за ночь покрыться Корочкой льда Но сколько же в «Белом на чёрном» самого белого Яростной пристальной радости обречённого Шуток, нуждающихся в настоящем мужестве Счастья существования даже в аду Тихого сокрушения/его врат Сколько же ангелов нянечек Книг друзей и пельменей * * * Сорок лет спустя я была волонтёром в ПНИ Побывавшие в нём вспоминают об этом с ужасом Как о самом большом кошмаре за всю свою жизнь Конечно, с ужасом Наглухо запертая коробка, полная запаха, Который не должен существовать на земле Полторы сотни праведных чистых душ Помещённых отбывать наказание Непонятно за что В эти два отделения В неестественно вывернутое тело Изувеченное одним из ста пятидесяти Невыносимых образов Истощённое или тучное Замершее или содрогающееся В непредсказуемой пляске святого Витта Не умеющее ходить, ходящее под себя Пойманное в заскорузлые тряпки не по размеру В казарму с шестью кроватями В тюрьму с решёткой на окнах Когда в первый раз обходили все комнаты Несколько раз мне пришлось приложить усилие Чтобы сдержать Крик/я не знаю/ужаса Или чего-то другого Не выраженного словом Кто сказал, Что этому есть или может быть Название в языке Потом ничего Просто меняешь памперс, просто делаешь утку Просто стоишь в клеёнчатом фартуке как мясник Пока их вешают на какие-то пыточные Приспособления в день мытья Единственный на неделе Я приходила домой и плакала и напивалась И всё чаще не приходила домой, потому что Не получается больше «нормально жить» В этом мире, раз в нём вообще Бывает такое * * * Тем изумительнее превращение этой коробки В музыкальную шкатулку Когда приходят с гитарой Тем упоительней миг, когда ослабевают Бесконечный серый мороз, засовы и правила И мы катим на улицу сделать глубокий вдох Настоящего воздуха, и торжествует, бликуя На колёсах коляски шатающееся после Тёмной берлоги голодное тощее солнце Господи, как мы счастливы Как мы смеёмся и пляшем Пусть даже краешком взгляда, кончиком пальца Пусть не имеют выхода на поверхность Метаморфические, горючие, драгоценные породы радости и любви * * * Читала своим ребятам книжку про Белоснежку Пока её не украли Вы, — говорила, — мои семь любимых гномов Кивали довольно Однажды решили сходить кто может в церковь в подвале (Спасайся кто может) Долго спускались по лестницам: ноги Не слушаются, не гнутся А лифт только для колясок Наконец добрались: гулкий холл, щербатый бетонный пол Окна вровень с землёй, серебристый какой-то свет Запаха экскрементов почти что нет Сквозь прозрачный кирпичик виднеется на золотом Чёрная ряса Храм отделён от прочего стенкой из стеклоблоков Хрустальный дворец подводный Подземный и поднебесный Только закрыт до срока (Я не очень хорошо умею распоряжаться своим так называемым нормальным мозгом: привела подопечных в храм в нерабочее время) А они и рады Опускают руки за вытянутый воротник Зачерпывают свой маленький грязный крестик Показывают Понимают Сияют глазами всеми То был Великий Пост И на закрытой двери висела бумажка с молитвой Ефрема Сирина Давайте, — говорю, — прочитаем молитву Ефрема Сирина! И прочла, а потом Что-то ещё по памяти Отче наш, песнопения И мы взялись за руки и попытались Водить хоровод, но, конечно, вышло не очень Но как же мы ликовали Как же с нас громко падали старые жалкие тапки В клеточку и цветочек Господи, мы посвятили тебе хоровод Какого не знал ни один на свете обряд Он до сих пор всё кружится белым голубем По моей памяти Вспышка света и смеха в пустом вестибюле темницы * * * «Господи, спасибо тебе, что я католик», — говорит Рубен Давид Гонсалес Гальего «Мы будем вместе всегда», — говорит любимый «Боже, очисти мя грешнаго», — говорит Преподобный Ефрем «Колбасу любишь? У тя папа есть?», — говорит Коля Данька с синдромом Дауна не говорит ничего — Только улыбается, Улыбается.

Второе место. Номинация Проза

Михаил Турбин

Выше ноги от земли

(Фрагмент романа)

1

В сиянье, в радостном покое,

У трона вечного творца,

С улыбкой он глядит в изгнание земное,

Благословляет мать и молит за отца.

А. С. Пушкин

В палате погасили верхний свет и зажгли три мрачных рефлектора. Руднев подвинул стул к дальней койке, но долго не садился. Он пристально смотрел на монитор, в котором распускались пестрые нити.

— Илья Сергеич, вы тут будете? — послышалось сзади.

Руднев обернулся. За дежурным столиком под горящим колпаком лампы работала сестра.

— Я выбегу ненадолго, можно?

Он кивнул, и медсестра вышла в коридор. Сквозь стеклянную стену Илья видел её довольный профиль, следил, как она распустила волосы и, закусив шпильки, снова собрала их в ком. Оставшись один, Руднев тяжело опустился на стул, ссутулился до острых позвонков и принялся гладить руку ребёнка, неподвижно лежащего под простынёй. Это был мальчик четырёх лет с крохотным несчастным лицом.

Под стиснутыми веками Руднев видел истекший день и последнюю свою операцию.

Вот он включает наркозный аппарат, проверяет подачу кислорода. Маша раскладывает на столике катетер, переходники, ларингоскоп.

— Всё собрала? — спрашивает Илья медсестру.

— Какую трубку готовить?

— И откуда мне знать? Ты видела пациента? И я нет.

Маша, юная и звонкая, с розовыми от волнения щеками, ждёт ещё и ещё глубокого голоса врача. «Она молодец, — думает Илья. — Вечно молодец. За что гоняю?»

Назад Читать дальше