Как и положено невыспавшемуся человеку, что перебрал и прямо сейчас потерял родственника, я пребывал в некотором отупении.

Малец начал флюоресцировать, как планктон на канале BBC. Зарябил.

Один мой приятель находился в служебной командировке на Балканах, там, в частности, пристрастился к дайвингу и морской кухне. Он говорил, что самый правильный способ приготовления осьминога — это достать его из воды и тут же отбивать что есть мочи чем-нибудь твёрдым. Тогда после прожарки мясо будет мягким и сочным. Не уверен, читал ли он Линьцзи?

Я бил шваброй нашего ублюдка, пока не взмок.

Тем не менее, когда поддел совком и выбросил его через окно в траншею для труб под орошение газона, не знал, точно ли он мёртв. Мы, кстати, ёмкость для полива устроили в подвале. Там же был вентиль и насос. Труба выходила из подвала и петляла дальше по газону. Для порядка я ещё вышел и как следует присыпал яму землёй, надеясь, что тварь не просочится в трубопровод, с ней не угадаешь, куда угодно может пролезть.

Честно говоря, моей задачей было выкинуть мусор из дома. Дождаться полицию и скорую. Но я проявил малодушие, потому что мусор таки остался на моём участке.

Вообще, куда бы ты его ни выкинул — он на твоей земле. Даже если далеко увезти, то та земля всё равно окажется родственной этой. «Всё — одно, колокол бьёт по тебе», — я бы так сказал и оказался куда проще, мудрее этой Дерриды. Так и с людьми, и с вещами.

По поводу земли и народов, что ею владеют, сестра много читала, пока я готовил еду для нас. Например, что у аборигенов всегда актуальна задача определения родства. То есть встретил чужака — рассмотри, изучи, расспроси. Если он никогда не был в этих краях — встречал ли он другого человека, возможно, твоего знакомого? А может быть, встречал просто белого? Да? Так этот белый, должно быть, родственник того белого, которого ты знаешь! Дело чистое, всегда можно зацепиться.

Если свой — пляшем дальше. А если чужак без связей, из ниоткуда, из пустоты — его придётся убить.

Эти мысли мне не понравились, потому что тревожили.

Когда я слегка утрамбовал почву над ублюдком, звёзды уже померкли. На плечи свалилась двойная усталость. Я вошёл в дом, очистил обувь от мокрой травы, а потом уселся на лестнице рядом с Линдой.

Линда принимала внутрь это насилие с экрана, и я почему-то думал: чем же она отличалась от Вандербоя, если с удовольствием, с интересом следила за ним? Если один убивал другого, а она смотрела и переживала — чем она отличается от убийцы? Граница-то между нами — кинескоп, стекло, тень. Ну, ещё смерть. Она на той стороне, я на этой.

Наступал рассвет, и ход моих мыслей теперь сильно отличался от ночного.

Туман в голове развеялся.

За минуту до того, как пропели соседские петухи, в дверь постучали.

Я не слышал шороха колёс. Я знал, кто это. Уверен, у мальца такая же морщина протянется между бровей — от боли или страдания. Он будет бледный, с нечеловеческой улыбкой. Что ж, я ещё смогу убраться до приезда родни.

Я отпер дверь.

Он скрипел на деревянном поддоне вместо крыльца, мялся на своих двоих. Почувствовав моё настроение, ринулся навстречу… и обвил ручками мою ногу. Уткнулся лбом в колено. Мокрый и ревущий, на ощупь он был как целлулоид. Шелестели пластиком неровные ленты волос. Почва отлипала от него комочками. Замёрз.

В левой руке я держал молочно-белый планшет сестры. Симку заранее вытащил. Не хотел, чтоб он убежал по Сети к отцу, и не потому, что Вандербой совершил зло с моей сестрой — раз, даже и не потому, что сестра сама открылась этому злу, — два.

Просто я не выношу сор из избы.