Книги она заказывала в Сети. Мне в её приобретениях больше нравился картон, в котором книги привозили. Кстати, о картоне: на лоджии скопилась упаковка, которую надо перебрать и выбросить, это раз, лоджию тоже вымыть, там искусственная трава на полу, её пылесос не берёт, это два. Я сходил за ведром, люблю металл, он чист, легко оттирается от грязи. Меня чаще всего металл и окружает, это у Линды всё — книжки, кожаные шмотки и вещицы, пластиковые гаджеты…

Как там в поговорке? Где хрупко — там и пачкается.

Я прошёл через гостиную и увидел на стене, как Вандербой препарирует бритоголового нацика в гараже.

— Ты глянь, глянь, — улыбаясь, сказала Линда.

Только радости в её оскале не бывало.

Трикстер пересаживал сибирскому нацисту сердце негра. Пациент не мог похвастаться координацией — раз, а также мечтал бить слэм-данк на баскетбольной площадке — два. Так вот, увы, мечты исполняются, только теперь парень заодно полюбил мешковатую одежду и хип-хоп.

— Это ох… — сказала Линда, — я люблю его.

— А меня? — приторно улыбнулся утырок, и хоть она положила руку ему на грудь, взгляд её так и прилип к стене.

Выключить бы…

Мне не нравилось, что провода пришлось пустить по потолку из-за проектора. Мало того, что торчало питание, так ещё и ветвились кабели на акустику. И это полбеды, ведь приходилось занавешивать днём окна. Часто менять ему лампы, ведь Линда постоянно что-то смотрит. Лучше уж телик; для проектора надо быть конченым киноманом.

В начале третьего сезона Вандербой вывел вирус, убивающий нечистых на руку чиновников. Тяжесть болезни зависела от суммы взятки. Потом он распиливал звёзд шоу-бизнеса, а на самом деле пилил вкусы толпы, и по отдельности эта дрянь была отвратительна, а в комплексе она становилась респектабельным и пошлым мероприятием вроде «Голубого огонька».

Вандербой был киллером, который давил тачкой своих жертв, потому что за наезд в суде дают куда меньший срок, чем за огнестрел. Вандербой запретил домогателям, оснащённым властью, иметь отношения с женщинами на стороне, и те хитрецы принимали образ быков, козлов или демонов, чтобы получить допуск к женскому ложу. (Линда заметила, что их решения «весьма древнеэллинские».) Чего только не сделаешь на измене!

Я опрокинул ещё по две. Ребристые стопки приятно холодили пальцы.

Затем принялся за ступени лестницы, ведущей на второй этаж.

Здесь был керамогранит. Штука основательная, мало вытереть тряпкой. Когда Линда тащила еду в спальню наверх, то всегда роняла бутеры с кремом или сёмгой, лила газировку, вообще она частенько липла к полу, хотя в том заключалась особенность её ног. Уняв уже своё чистоплюйство (я умаялся), запустил «ай-робота». Пусть второй этаж останется за машиной. Чёрт с ней, с влажной уборкой…

— …поиметь систему, — донеслось с дивана. — Именно такая фантазия даёт тебе возможность поиметь систему. Через грязь освободиться от оков…

— А смысл? — откликнулся я, возвращаясь в гостиную. — Поиметь — это злодейство. От злодейства не бывает проку.

Чуть было не продолжил: «От „поиметь“ не рождаются дети, а если и рождаются…» — но вовремя остановился: опасная зона.

— Это дело изгоев, — возразила Линда, — и я чувствую себя изгоем. От меня нет толку природе. Я не распространяю «эгоистичные гены». От меня не будет толку и рынку, потому что я не потребитель. В любой системе я буду выходить из строя, пусть даже для этого мне придётся разбивать и создавать свой образ заново.

— Сильно! — скривился парень. — Хочу залезть к тебе в голову, Лин. Сколько там интересного…