Одинокий бродяга спросил, не будет ли у меня мелочи. Я очень злой на самом деле и нервный человек. Ответил резко и однозначно: нет. Потом вернулся, отсыпал сколько-то в его маленькую грязную ладонь и подумал, что каждый просто обязан быть счастливым.
Ещё я всё-таки надеюсь откупиться от литературы. Избавиться от искушения. Мелкими шагами. Хотя бы таким вот образом.
К сожалению, я очень известный следователь. В какой бы городской отдел ни приехал, обо мне уже знают. Только услышат фамилию, и понеслось.
— Ты тот самый, кто стихи пишет?
— Да не стихи он пишет, а рассказы. Да, Серёга?
Я не знаю, что отвечать. Мне всегда неудобно от подобных вопросов. Говорю, что не понимаю, о чём идёт речь. Вы меня с кем-то путаете, ребята. Иду, короче, в отказ.
Женщина в «Пятёрочке» постоянно советует мне, что купить на вечер, напоминает про карту, где у меня, наверное, уже миллион баллов, и радуется, когда не беру пиво или сигареты. Если честно, я не очень люблю, когда у неё рабочая смена. Хотел сегодня хотя бы ноль пять выпить, а не взял, неудобно как-то.
Я говорю ему: наркотик — это враг, который умеет ждать. Очень терпеливый враг. Но человек сильнее любого наркотика.
Молодой совсем парнишка.
Я не знаю, зачем это говорю. Им всем. Я даже сам не особо верю в свои слова. Литература и жизнь.
«Вы так красиво идёте», — сказала мне сотрудница УФСИН и улыбнулась. Шёл я по узкому коридору следственного изолятора. Было мне почему-то очень плохо. Походка моя намекала, что не дойду до кабинета. Надо было вести допрос. Я сказал жулику: «Не труби мне мозг», — и тот во всём признался.
Потом шёл обратно. Видимо, уже не так красиво, потому что сотрудница никак не оценила мой ровный уверенный шаг. Было мне чуть лучше, чем утром. А когда вышел из следственного изолятора на свободную улицу, решил, что во всех этих закрытых пространствах, тюрьмах и СИЗО мне очень комфортно. Шёл я по дороге совсем некрасиво, стало мне безразлично и всё равно.
Потом возвращался домой. По дороге в аптеке купил согревающую мазь. Спина разнылась как девочка. Пил чай с вафельным тортом, смотрел кино. Дождик старался идти красиво и уверенно, а ему никто ничего не сказал.
Птенец не смог взлететь. Лежал, ослабленный, в траве. Я поместил его в свою изношенную полицейскую фуражку и принёс в кабинет. Напоил водой. Опустил на карниз. Не взлетает. Не летит.
Удивлялся равнодушию сотрудников, заходящих ко мне с какими-то второстепенными вопросами. На предложение скормить стрижа кошкам предложил выйти и заходить впредь только по стуку.
Опять уехал работать с «контингентом». На обратном пути позвонил в зоопарк. Сказали напоить водой и выпустить, подбросив вверх. Взлетит — хорошо, не взлетит — извините, естественный отбор.
Вернулся. Напоил. Отнёс в тенистую аллею. Долго решался, прежде чем подкинуть. Знал: если упадёт, значит всё. Решился. Подкинул. Не взлетел. Упал камнем. Даже крыльями не шевельнул. Ослаб совсем.
Отнёс к речке. У нас напротив отдела — река. Свежесть и чистота. Оставил на пригорке. Посмотрел и ушёл.
Я не верю в естественный отбор. Я привык, что слабый становится сильным, а сильный помогает слабому. Я этому в армии научился и других потом учил.
Я не знаю, во что верю. Я даже не знаю, зачем об этом думаю и зачем об этом пишу. «Человечество — прислуга для красоты». Не больше и не меньше.