— Отмщён? — спросил он снисходительно, обернувшись.

И они пошли дальше, не замечая меня. А я плёлся сзади, третий лишний. Как она могла? После бабочек, после Концевой, после всего! Мне было скверно, руки покраснели и теперь мёрзли, а внутри горело огнём уязвленное самолюбие. «Напишите о том, что вас тревожит, пугает, что вы не любите, и сожгите в костре». А можно я напишу только одно имя? Ярослав. Можно сжечь его сейчас? Вместе с его успехом, вместе с его превосходством?

Но он ведь мой друг… Единственный друг! К чёрту!

— Так ты пойдёшь или нет? — спросила меня Сто пятая.

— А? — очнулся я.

— На каток! — повторила она. — Идёшь?

Я догадывался, что он и на коньках катается великолепно. С такими способностями к эквилибристике! Ненависть росла, будто снежный ком. Я не мог остановиться.

На катке нас встретили скорые зимние сумерки, и тут же зажглись цветные огоньки. Очередь за коньками змеилась на несколько метров. В окне проката маячила древняя бабулька с таким слабым слухом, что у каждого переспрашивала размер.

— Давайте разделимся, — сказала Сто пятая. — Вы стойте за коньками, а я принесу всем горячий чай.

Хрупкий порядок очереди то и дело нарушали нахальные мальчишки с красными от мороза щеками, умудряясь втиснуться ближе к змеиной голове. Ярослав тяжело вздохнул.

— Жаль, что тебя никто не узнаёт, — вырвалось у меня. — Можно было бы сыграть на твоей актёрской славе и пройти без очереди.

Он нахмурился.

— Ты опять пытаешься меня задеть?

— Это просто шутка…

— Несмешная.

— А снегом в лицо? Смешно?

Он посмотрел на меня внимательно:

— Ты что, обиделся из-за снежка? Мы же просто играли.

— С чего ты взял, что я обиделся?

— Я тебя уже спрашивал, что с тобой творится. И спрошу ещё раз. Скажи мне честно, всё-таки мы друзья.