30 июля.

Санду Старк учился на последнем курсе оформительского факультета и готовился стать графиком. Очень престижная массовая специальность, раньше даже романы классиков украшали иллюстрациями, в том числе цветными, это повышало интерес к книге и во многом заменяло нынешнюю аннотацию, которая ещё не стала обязательной. Старк прибыл по обмену из Румынии. Тогда была такая мода – сколько наших студентов отправлялось в соцстраны, столько оттуда приезжало к нам, специальное подразделение КГБ вело такой учёт. Обмен считался полезным для взаимопроникновения идей коммунистического интернационала. Без сомнения, со временем социалистический лагерь станет одной большой державой, первенство которой никто на планете не сможет оспорить.

Румын везде являлся в сопровождении другого Саши – Иоффе, высокого парня, комсорга, главного редактора вузовской стенгазеты, руководителя самодеятельности и студенческих отрядов, в сентябре собирающих картошку на подмосковных полях. Сеяли колхозы много, умная техника по полям ещё не гуляла, и бесплатно выковыривать урожай из земли привлекали население. Зимой студенты и работники госучреждений командировались в плохо оборудованные хранилища перебирать гниющие овощи.

В общем, Иоффе был передовым, но в шрамах от юношеских прыщей, а у Старка – хорошей лепки подвижное лицо, большие прозрачные глаза и мягкие губы, которые хотелось потрогать. Приятели сразу ко мне прилипли, на институтских вечеринках танцевали по очереди, вместе провожали домой. Не исключаю, что комсорг Иоффе имел в отношении иностранного студента спецзадание. Но тогда мне такое в голову не приходило. Санду о себе рассказывал без подробностей: два года провёл в фашистском концлагере для детей, родители погибли, воспитала тётка, у которой небольшая усадьба в пригороде Бухареста – огороды, коровка и пара свинок. Помогал ей по хозяйству.

– Вернусь в Румынию, если не найду интересной работы по специальности, стану фермером. Люблю свежий воздух, – признавался Санду, словно забрасывал удочку, ожидая реакции..

Наживку я проглотила, мне вдруг показалось, что я всегда хотела жить на природе – тишина, парное молоко, цветные закаты и близкие звёзды. Правда, рядом свиньи… тот ещё запашок! Но вместо свиней можно держать кроликов, они тёплые, пушистые, очень симпатичные, и мясо диетическое. Плохо, конечно, что в деревне нет горячей воды, печь надо топить дровами, а летом донимают комары и мухи, клетки для кролей тоже надо чистить, даже если поддон из сетки, я видела на ВСХВ. Странно, но у Санду слишком ухоженные для деревенского жителя руки. Посмотрела на свои, всегда со свежим маникюром: рук жалко, но ничего, буду обильно мазать их питательным кремом. Вечерами, муж вернётся с работы домой, и я со смехом стану лить ему из ковша на спину ледяную колодезную воду, подавать белое, хрусткое от крахмала полотенце, и всю ночь мы станем любить друг друга до потери дыхания.

О чувствах мы не говорили – сладостное предвкушение будущего счастья было страшно обнажить, всё происходило внутри, где диалог вёлся на немом, только нам понятном языке, во всяком случае, я так думала. А на поверхности – живописные и литературные предпочтения, забытые поэты Серебряного века и любовная лирика вообще. Однажды встретились в пустом актовом зале института, где на сцене стояло пианино. Санду начал перебирать клавиши и заиграл какой-то цыганский мотив, хватавший за сердце. Вместо того чтобы задуматься, где в деревне можно научится так профессионально музицировать, я спросила:

– Что это?

– Вообще, это пьеса не для фоно. Но красиво, правда? Порумбеску, Чиприан, «Моя скрипка сломалась». Гениальный румынский скрипач и композитор. Прожил всего тридцать лет.

Музыка усиливала чувственность, кружилась голова. Но события развивались слишком медленно, скоро весна, а Санду меня даже не поцеловал, только один раз пальцы, и я так испугалась, что вырвала руку и спрятала за спину. Он не понял. Сама виновата. Надо что-то делать.

Майские праздники выдались жаркими, и я сказала, что хочу за город.

– Иностранцам дальше тридцати километров от Москвы нельзя, – пояснил Санду.

– Подлипки в пятнадцати. Там дача у родителей Тины, она дала мне ключи.

Санду сумел обмануть Иоффе, чтобы осчастливить маленькую глупышку. В электричке смотрел мне в лицо, не отрываясь. Вряд ли воображал грядущие бурные сцены, просто любовался тем, что неожиданно само плыло в руки. Между тем за дорогу я успела сообразить, что авантюра мне не по плечу, да и неловко, когда инициатива принадлежит девушке. Выйдя на ближайшей станции, я с противоположной платформы поехала обратно. Санду вопросов не задавал, всю дорогу дремал, привалившись головой к окну, и только в Москве, вдруг поинтересовался:

– Правда, что твой отец работает в ЦК?

– К нам это не имеет отношения.

– Это хорошо, – задумчиво сказал Санду и впервые не поехал провожать меня на метро. Наверное, обиделся, что зря потратил день. Я расстроилась, зато успела вернуться домой к ужину.

Нюх у отца, как у спаниеля. Не поднимая глаз от тарелки, он, как бы между прочим, произнёс:

– У тебя завёлся новый приятель? Кто он?