29 июля.
Осенью для меня открылись двери редакторского отделения Полиграфического института, хотя больше привлекало оформительское – я неплохо рисовала. Но тут даже папино положение не спасло: требовалась профессиональная подготовка или бесспорный художнический дар. Как говорил король в «Золушке», никакие связи не помогут сделать ножку маленькой. Хотя при министре культуры, кажется Михайлове, в Большой театр приняли его дочь, сопрано Школьникову. Уж не помню, что она там «пела», по-моему, коротенькую партию Ирины в «Борисе Годунове», и канула в небытие, как только папашу сняли с должности.
На первом курсе, непонятно по каким мотивам, подобрался наш интернациональный мини-коллектив из пяти студенток. Русской и москвичкой в ней была я одна, о статусе отца предусмотрительно помалкивала, впрочем, в деканате знали и пытались назначить меня комсоргом группы, от чего я, с неприсущей мне ловкостью, удачно увильнула.
Наиболее близкой по духу оказалась грузинка Тина. Много позже я узнала, что она – дочь журналиста-международника, тогда их было мало, все известны в лицо и, конечно, завербованы КГБ. Он работал в Англии и вдруг, на закате сталинизма, безвинно оказался в подвалах Лубянки, где провёл год. Как? Можно себе представить. Совершив свой хитрый переворот, Хрущёв лично перед ним извинился, дал шикарную квартиру и должность главного редактора второстепенного партийного журнала. Одевалась Тина непривычно, донашивая экстравагантные на наш неразвитый вкус наряды, которые посылали ей родители из Лондона, пока она оканчивала школу в Тбилиси. Воспитывали её многочисленные родственники, но более всех обожаемый дед, известный на родине офтальмолог. Когда врач был ещё мальчишкой, в прачках у его семьи была мать Сталина, а будущий вождь в дворовой драке сломал ему нос. Возможно, поэтому на дальнейшую судьбу деда знакомство не повлияло.
Тина явно понимала в политике больше нашего, но, мысля здраво, помалкивала. У неё заметно больше достоинств, чем недостатков. Зацикленная на справедливости, быстроумная, работоспособная, умеет терпеть боль и управлять своими страстями, что мне недоступно, поэтому всегда вызывает восхищение. Под завязку набита интересными фильмами, книгами впечатлениями и, благодаря тренированной памяти, знаниями. Хорошо владеет английским, французским, хуже – грузинским, может напеть любую популярную оперную арию, чем сразу меня покорила. С нею не соскучишься. Вокруг Тины всегда вертелись мужчины всех возрастов и социальных групп. Она соблазнительна: негритянские губы, какие сегодня формируют ботексом за деньги, а у неё свои, бесплатно, крутые бёдра и бюст привлекательного четвёртого размера. Правда, тогда в моде были травести с плоскими подростковыми грудками, и мужчинам, вопреки природному влечению к большим, приходилось делать вид, что нравятся маленькие. В общем, Тина – вкусная женщина.
По-грузински свободная, даже слегка развязная, она уже имела опыт романтических отношений, но болтливостью не отличалась, мы знали только, что Тина встречается с известным деятелем кино, который доводит её до экстаза, не переходя границ дозволенного. Её кредо: красивый мужчина – это умный мужчина. Я с нею не согласна. Для меня в человеке притягательнее божественный дар. Ума можно и поднабраться, а обаянию и харизме научиться нельзя.
Своего настоящего избранника, авиаконструктора, Тина долго не показывала. Я подумала: неужели настолько умён? Оказалось, верно, а ещё похож на популярного киноактёра Евгения Самойлова. Они прожили вместе тридцать счастливых лет. Он умер от кровоизлияния в мозг, не дотянув до пенсии. Уже четверть века Тина одна. Сколько страстей ей пришлось смирить? Возможно, на заброшенном поле резвились другие поклонники женских прелестей, впрочем, меня это мало занимает. Да и телесные связи не врачуют душевную пустоту. Мы с нею до сих пор страстно обсуждаем оперу и литературу, но редко делимся интимным, для этого у неё есть Еита, они вместе с первого класса.
Еита – тбилисская армянка, поступила в институт вслед за подругой. Тучная, с тёмными усиками и пушком на щеках, любвеобильная, она одинаково легко сочиняла стихи и решала задачки по высшей математике. Когда поток студентов стремился в аудиторию на первую лекцию, Гита выбегала из общежития, торопясь на очередное свидание. Её бурные романы шокировали и одновременно возбуждали мой интерес. Гита вечно маялась с «залётами» и рассказывала, как прыгает со шкафа и пьёт синестрол, однако всё заканчивалось абортом. Накормив свои гормоны до отвала в молодости, армянка по большой любви вышла замуж за еврея с большим животом и отбыла в Израиль, родила двух умнейших отпрысков и вместе с любимым мужчиной нежится в окружении таких же талантливых внуков и правнуков. Страна эта социальная, даром, что зависла между миром и войной, люди живут там долго и счастливо. Тина регулярно общается с подругой по скайпу и знает об этом не понаслышке.
Детдомовка Бригитта, прибыла по комсомольской путёвке из Латвии – высокая, плоскогрудая и плоскозадая, сплетающимися большими ногами, она была старше нас, беднее и целеустремлённей, аккуратно писала лекции круглым детским почерком и перед экзаменами натаскивала нашу компашку по общественно-политическим дисциплинам. Я особенно в этом нуждалась, так как не могла взять в толк логики истории КПСС или политической экономики социализма, самые простые вопросы в билетах вызывали у меня панику.
Рамона, смуглая, изящная испанка лет тридцати, второе поколение детей антифашистов, спасённых страной социализма от режима Франко. Рамона умела дружить, и не нашлось бы просьбы, которую она не исполнила. У неё был муж-испанец и сын-школьник, вполне взрослые интересы, узкие длинные зубы и золотая коронка спереди. Ещё очень сильный акцент из-за того, что воспитывалась землячеством. Она румянилась и ярко красила узкие губы, чего в нашей компании никто не делал. Для меня осталось загадкой, с чего её вдруг понесло получать высшее образование. Инстинкт одиночки, стремящейся стать своей в чужой среде? В ней не было ничего плотского, кроме острых, как запах балетного пота, разговоров о сексе. Тема эта для Рамоны являлась обыденной. Дымя сигаретами, как паровоз, она, нимало не смущаясь, рассказывала о пользе мастурбации для глубины оргазма, о том, как мнёт рукой собственную матку, чтобы прервать беременность на начальной стадии. Я смутно представляла, где этот орган находится.
Бригитта сдержано покашливала, грузинка делала всезнающее лицо, армянка, похоже, была в курсе. Задержав дыхание, заворожённая ужасом незнакомых мне слов и действий, я пыталась делать вид, что всё это не представляет для меня никакой новизны. Между тем ничего подобного я прежде не слышала. И не читала. За мной тянулся лишь жидкий шлейф школьной романтики и простоватый кавалерист Вадим, который мог меня просветить, но не решился. Теперь я пожинала плоды своего невежества.
Чтобы поучаствовать в обсуждении и не ударить лицом в грязь, пришлось рассказать историю троюродной сестрицы, которая забеременела от хитроумного ловеласа, оставаясь девушкой. Мне бы на этом закончить, но я добавила:
– Теперь она сможет родить, а потом пудрить мозги своей невинностью следующему любовнику.
Четыре пары глаз уставились на меня с неподдельным интересом.
– Ты что, не знаешь, каким путём дети являются на свет божий? – недоверчиво спросила Рамона прокуренным голосом.
Когда-то мне, шестилетней, на подобный вопрос ответила мама, и больше эта тема меня не интересовала. Я и выдала мамину версию. Запнулась лишь на секунду, чуть не сказав «через попу», но хотелось соответствовать раскованности компании, поэтому предпочла более вульгарный вариант: «через ж…».
Испанка посмотрела на меня с сожалением и бросила окурок в урну.
– Сама ты ж….
Прозвенел звонок, все двинулись в аудиторию, не успев как следует повеселиться на мой счёт.
Инцидент быстро забылся. Продвинутые подружки сообразили, что у меня другая идейная начинка и полное отсутствие присутствия. Чего ещё ждать от 18-летней девочки, воспитанной на старомодных ценностях. Правда, мой ум уже начали тревожить «Пряслины» и «Не хлебом единым», но идеологически я оставалась насквозь советской, причём совершенно искренне.