Их отвлек от работы гортанный возглас. Тонька бежала вдоль кладки с кепкой в протянутой руке:

— По пять «рваных»! По пять «рваных»!

Она остановилась возле Александра, приветствовала его с подчеркнутой веселостью:

— Бог дает день, а черт — работу» По пять «рваных»!

Нюра уже знала, — «рваными» назывались деньги, предназначавшиеся на пропой. Хотя женщин на «обмыв», как известно, не приглашали никогда, они безропотно открывали кошельки.

Нюра взглянула на грудастую Тоньку, на ее широкие плечи, затем на Александра, который доставал из кармана полотняных брюк бумажник, и обрезала:

— Ни рваных вам, ни целых! — И махнула рукой: мол, улепетывай.

Тонька остолбенела. Такого еще не бывало, чтоб подсобницы не давали на «обмыв»…

Отойдя, она оглянулась на Нюрку, бросилась дальше, крича не то удивленно, не то тревожно:

— По пять «рваных»! По пять «рваных»!

Александр посмотрел ей вслед, сжимая в руке бумажник, и закричал что есть мочи:

— Эй! Эй! — Он в три прыжка настиг Тоньку, сунул ей еще пятерку и приложил указательный палец к губам. Тонька чуть развела руками — так она обычно клялась: «Могила!»;

Нюра шагнула навстречу Александру:

— Я просила за меня платить?!

Я не за вас. Я в прошлый раз на дармовщинку…

У Нюры потемнело лицо.

— Заберите деньги, которые вы дали за меня! Выпивохи разгульные.

Александр взял из груды кирпич, швырнул его назад, расколов пополам.

— Нюра, сживут, — тихо произнес он. — Из века так повелось…

— Инякина поить?! Да старшого?