Издание первых марксистских книг, разрешённых цензурой, было дорогим удовольствием. Струве взял деньги на издание своей книги из собственного кармана. Жажда марксистских идей, пусть даже в выхолощенной форме, была такова, что весь тираж книги Струве был распродан за две недели. Потресов, унаследовавший немалое состояние, финансировал издание работы Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Тяжёлое нелегальное положение заставляло пользоваться каждой законной возможностью для распространения идей марксизма. А то, что не позволялось выносить на страницы легальных изданий, всплывало затем в подпольной партийной прессе. Русские марксисты на протяжении долгих лет не могли называть себя социал-демократами и использовали формулировку «последовательные демократы». Как позднее отмечал Троцкий, это возымело свои последствия. Многие люди, связанные с партией, оказались в итоге именно «последовательными демократами» (в той или иной степени), но ни в коем случае не марксистами! Для развития здорового марксизма необходимо отдавать себе отчёт в том, что такое марксизм. Только развитие подлинного – подпольного – марксистского печатного органа могло бы поправить ущерб, нанесённый «легальными марксистами» и их тенью – представителями так называемого «экономизма». Таким органом стала ленинская «Искра».

Несмотря на все проблемы и расходы, период сотрудничества с «легальными марксистами» принёс свои плоды. Более того, это был необходимый этап развития марксистского движения. Многие из тех, кто в молодые годы заигрывали с марксизмом, впоследствии порвали с движением и перешли на сторону реакции. Но тогда, на заре движения, они играли полезную роль. Некоторые из них, казалось, по-настоящему преобразились. Но большинство, однако, вскоре оправилось от социалистической «кори». Избранный ими подход легко объяснялся острой необходимостью легальной работы и желанием избежать расследований, арестов и тому подобного. Пока основные задачи движения носили более или менее теоретический характер и были направлены главным образом против народнических врагов буржуазии, сотрудничество с «легальными марксистами» находили вполне удовлетворительным. К слову сказать, именно «легальный марксист» Струве написал манифест Первого съезда РСДРП!

У «легальных марксистов» было заурядное, примитивное представление о марксизме. Такой марксизм можно сравнить с кофе без кофеина: ему не хватало жизни, борьбы и революционного задора. Неслучайно поэтому «легальные марксисты» предпочли диалектике неокантианскую философию. Несмотря на, казалось бы, ту особую, уникальную роль, которую «легальный марксизм» играл на заре социал-демократического движения в России, его призраки, абстрактные, недиалектичные и лишённые всякой революционности, то и дело объявляются в разрежённой атмосфере университетов разных стран на всех этапах развития марксистского движения. Позднее людей, ведущих себя как «легальные марксисты», стали неодобрительно называть сочувствующими. Заигрывая с марксизмом, они, однако, никогда не выходили за рамки буржуазного образа жизни и буржуазной психологии. Много лет спустя Струве так охарактеризовал менталитет «легальных марксистов»:

На первый взгляд идеи «легальных марксистов» представляют не более чем исторический интерес. Между тем детальное знакомство с ними позволяет различить в них зачатки большинства знаменательных споров будущего. Главные идеи, лежащие в основе аргументов Струве сотоварищи, состоят в следующем: 1) в России, отсталой, полуфеодальной стране, отсутствуют условия для социализма; 2) борьба против царизма – это борьба за буржуазную демократию, а не за социализм; 3) рабочая партия поэтому должна отбросить бесплодные иллюзии и следовать за прогрессивными буржуазными либералами, знаменующими наступление нового порядка. Всё это, в сущности, отразилось затем в программах меньшевиков и сталинистов. Споры о реформистском и революционном взглядах на историю, о классовом сотрудничестве и независимой пролетарской политике берут своё начало уже в полемике Ленина и Плеханова с «легальными марксистами» и «экономистами» во второй половине 1890-х годов. В то время никто из марксистов не сомневался в том, что Россия стоит на пороге буржуазно-демократической революции. Это убеждение вытекало из объективной общественно-экономической ситуации. Борьба велась прежде всего с самодержавием, феодальным варварством и наследием чиновничьей и крепостнической культур, как позже выразился Ленин^[103]. Главным аргументом марксистов против народников был аргумент о неизбежности развития в стране капитализма и невозможности особой – крестьянской – формы социализма.

«Легальные марксисты» считали, что социалистическая революция – дело неясного и отдалённого будущего. Такое представление о перспективах революции позволяло представителям «легального марксизма» не выходить из зоны комфорта и ничем себя не утруждать. Революционный аспект марксизма казался им эфемерным, а экономические аргументы о неизбежной победе капитализма в России представлялись им в высшей степени практичными. Энгельс в последние годы своей жизни, прежде всего в переписке с В. И. Засулич и другими русскими марксистами, на удивление прозорливо отметил, как далеко эти схемы отстояли от подлинно революционного марксизма. Подчёркивая невозможность строительства социализма в такой отсталой крестьянской стране, как Россия, старик Энгельс сделал акцент на необходимости революционно-демократического свержения самодержавия, что откроет путь к социалистической революции в Западной Европе. В послесловии к работе «О социальном вопросе в России», написанном в 1894 году, Энгельс отмечает:

Блестяще применяя диалектику, Энгельс показывает, как победа социализма на Западе повлияет на Россию и откроет ей прямую дорогу из полуфеодальных условий к коммунизму. Здесь революционная диалектика противопоставлена формальной логике эволюции. Причина становится следствием, а следствие причиной. Русская революция, пусть даже буржуазно-демократическая, послужила бы стимулом к общеевропейской пролетарской революции, которая, в свою очередь, коснулась бы и России, произведя в ней радикальные общественные преобразования. Победа социалистической революции на Западе позволила бы российским рабочим и крестьянам осуществить пролетарскую революцию в России и приступить к строительству в ней социализма. Эти обстоятельства делают теоретически возможным воплощение старой идеи народников о переходе от сельской общины к коммунизму.

Такое смелое умозаключение никогда не приходило в голову Струве или Туган-Барановскому, которые пользовались абстрактными формулами, то есть безжизненными и механическими карикатурами на марксизм. Крупская вспоминает, что Струве «сам в то время был социал-демократствующим», добавляя при этом, что «он совершенно не был способен к работе в организации, тем более подпольной, но ему льстило, несомненно, что к нему обращаются за советами»^[105]. Эти строки удивительно точно обличают тех представителей буржуазной интеллигенции, которые «сочувствуют» партии, в которой они никогда не состояли, и одной ногой примыкают к противоположному лагерю. Благодаря этим интеллигентам гнёт враждебных пролетариату классов, проводимый как сознательно, так и безотчётно, крайне негативно повлиял на молодые и неокрепшие силы марксизма.

Попав под влияние общего настроения интеллигенции и впечатлившись рабочим движением бурных 1890-х годов, Струве на короткое время свернул налево и сблизился с марксистами. Свою роль, безусловно, сыграла и неумолимая идеологическая критика, исходящая от Ленина и Плеханова. Нет никаких сомнений, что разрушительная критика российской буржуазии в манифесте, написанном Струве после Первого съезда РСДРП, отражает ожесточённый спор с Лениным несколькими годами ранее:

«А чего только не нужно русскому рабочему классу? Он совершенно лишён того, чем свободно и спокойно пользуются его заграничные товарищи: участия в управлении государством, свободы устного и печатного слова, свободы союзов и собраний, – словом, всех тех орудий и средств, которыми западноевропейский и американский пролетариат улучшает своё положение и вместе с тем борется за своё конечное освобождение, против частной собственности и капитализма – за социализм. Политическая свобода нужна русскому пролетариату, как чистый воздух нужен для здорового дыхания. Она – основное условие его свободного развития и успешной борьбы за частичные улучшения и конечное освобождение. <…>

Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия, тем бо́льшие культурные, политические задачи выпадают на долю пролетариата. На своих крепких плечах русский рабочий класс должен вынести и вынесет дело завоевания политической свободы. Это необходимый, но лишь первый шаг к осуществлению великой исторической миссии пролетариата – к созданию такого общественного строя, в котором не будет места эксплуатации человека человеком. Русский пролетариат сбросит с себя ярмо самодержавия, чтобы с тем большей энергией продолжать борьбу с капитализмом и буржуазией до полной победы социализма»^[106].

Как и многие сочувствующие марксизму, Струве был далёк от диалектики. Эта фундаментальная теоретическая слабость, идущая бок о бок со страстным желанием плотских удовольствий, стремлением к лёгкой жизни и органической неспособностью к самопожертвованию, вполне объясняет дальнейшую эволюцию взглядов Петра Бернгардовича. В 1905 году он вступил в буржуазную Конституционно-демократическую партию (партия кадетов), а закончил свои дни в статусе белоэмигранта. Бердяев, в свою очередь, стал апологетом религиозного мистицизма. Остальные прошли подобную трансформацию. Манифест, написанный Струве в 1898 году, преисполненный жёстких обвинений в адрес российской буржуазии, по иронии судьбы стал эпитафией как для самого Струве, так и для «легального марксизма» в целом.

Зимой 1894–1895 годов на петербургском совещании российских социал-демократов была принята резолюция об издании за рубежом популярной литературы для рабочих. Ответственность за проведение переговоров с плехановской группой «Освобождение труда» была возложена на Ленина и члена «Московского рабочего союза» Е. И. Спонти. Весной 1895 года сначала Спонти, а затем Ленин отправились в Швейцарию для установления контактов. О том, какой отклик вызвала эта поездка у эмигрантов, можно прочитать в переписке Плеханова и Аксельрода:

Прежде члены группы «Освобождение труда» лишь пассивно наблюдали за теми великими битвами, которые происходили в Российской империи. Они осторожничали, потому что предыдущие контакты с людьми, прибывшими из России, оказались неудачными. Но на этот раз эмиссары убедили их в том, что в России есть все условия для распространения марксистских идей. Молодое поколение объединило усилия с эмигрировавшими ветеранами. Ленин и Спонти договорились, что планируемый к печати за границей марксистский журнал «Работник» будет выходить под редакцией группы «Освобождение труда», а в России появится популярная газета «Рабочее дело». Будущее русского марксизма казалось определённым.

Однако вскоре по приезде Ленина в Россию случилась беда. В ночь на 9 декабря, когда к печати готовился первый номер «Рабочего дела», полиция устроила масштабную облаву и арестовала большую часть лидеров. На допросе Ленин с невозмутимым видом отрицал свою принадлежность к партии социал-демократов, а на вопрос, откуда у него незаконная социал-демократическая литература, ответил, что взял её для прочтения у лица, имени которого не помнит. Пытаясь сбить с толку полицию и убедить её в том, что она арестовала не тех людей, оставшиеся на свободе вожди во главе с Мартовым подготовили прокламацию, в которой заявили: «”Союз борьбы за освобождение рабочего класса”… остаётся невредимым и будет продолжать своё дело. Полиция ошиблась в адресе. Арестами и высылками не подавят рабочего движения: стачки и борьба не прекратятся до тех пор, пока не будет достигнуто полное освобождение рабочего класса из-под гнёта капитала»^[108]. Смелая попытка провалилась: 5 января 1896 года Мартов и другие лидеры были арестованы.

Находясь в тюрьме, Ленин набросал план для важной теоретической работы «Развитие капитализма в России» и даже вёл переписку с организацией при помощи простых, но эффективных тайных методов. Сообщения писались в книгах молоком между строк, а затем проявлялись, приобретая желтовато-бурый цвет, над горящей свечой. Ленин делал из хлеба молочные чернильницы, которые быстро отправлял в рот, заслышав шаги охранника. «Неудачный день сегодня: шесть чернильниц пришлось съесть», – писал он однажды. Прокламация «Царскому правительству», написанная Лениным в тюрьме таким способом, была гектографирована и разошлась сотнями экземпляров. Полиция сбилась с ног, разыскивая автора листовки, даже не предполагая, что он уже в гостях у Его Величества. Несмотря ни на что, Ленин сохранял присущее ему чувство юмора, что хорошо видно в его письме к матери: «Я в лучших условиях, чем другие. Меня взять не могут, всё равно сижу»^[109]. Другим заключённым повезло меньше. Один из лидеров «Союза борьбы» Анатолий Александрович Ванеев, арестованный вместе с Лениным, подхватил в тюрьме чахотку (которая, к слову сказать, является бичом и современных российских тюрем), от которой не смог оправиться. Ещё один арестант – Пётр Кузьмич Запорожец – сошёл с ума.

Аресты «ветеранов» очень сильно повлияли на развитие организации. В ситуации, когда наиболее опытные и политически развитые кадры сидели в тюрьме, руководство перешло в руки неискушённой молодёжи. Средний возраст «старожилов» составлял около 24 и 25 лет. У Ленина было прозвище Старик, хотя ему было всего 26 лет! Средний возраст молодёжи, занявшей ведущие позиции, едва ли превышал 20 лет. Они пылали энтузиазмом, но им не хватало политической подготовки. Это различие очень скоро дало о себе знать. Поразительные успехи агитации оказали сильное влияние на умы молодёжи и представителей интеллигенции, которые стали отходить от исчерпавших себя идей народничества и индивидуального террора. Движение получило новую кровь. Между тем общий теоретический уровень движения снизился. Кружковщина была повержена. Но, стремясь расширить влияние социал-демократии путём экономической агитации, некоторые особо впечатлительные студенты представляли суть вопроса весьма односторонне. В 1895–1896 годах в Санкт-Петербурге при Технологическом институте появилась группа под руководством талантливого и энергичного студента-медика Константина Михайловича Тахтарева. Участники этой группы считали, что задача социал-демократов – не руководить рабочими, а просто оказывать им поддержку в ходе забастовок.

Марксистское движение так стремительно росло, что на смену арестованным лидерам тут же пришли новые люди. Пострадали, однако, лидерские качества «новобранцев». Тенденция, начало которой положил Тахтарев, вышла на первые позиции, оттеснив «старожилов» на обочину. Практические успехи агитации пленили этих «активистов», ищущих лёгкие пути из сложной проблемы, связанной с построением революционной партии. Сначала, почти незаметно для себя, они стали потакать предрассудкам наиболее отсталых слоёв рабочего класса, утверждая, что политические идеи слишком трудны для масс и что рабочие заинтересованы не в политике, а в улучшении своих экономических условий.