Тана стала одним из наиболее колоритных, притягательных и, вместе с тем, опасных поселений, основанных итальянцами в самом дальнем «углу» Латинской Романии. Она заслужила репутацию у хорошо знавших ее венецианцев «пасти врагов наших»[692]. Но она была и источником богатств. Она неоднократно разрушалась и разграблялась во время частых набегов неспокойных соседей, отстраивалась вновь, привлекала новых колонистов из самых разных уголков Европы.

В узком смысле слова Тана — это название двух итальянских факторий (венецианской и генуэзской), расположенных на периферии большого кочевого золотоордынского города Азака, расширительно называемого западноевропейскими писателями также Таной. Разделение итальянской Таны и Азака относительно, хотя я и буду употреблять имя Тана для обозначения итальянских поселений. Дело в том, что итальянская Тана соседствовала не только с менявшим свой облик в зависимости от условий кочевания орд татарским городом, но и с кварталами, населенными греками, зихами, славянами, армянами, евреями. Между ними осуществлялись интенсивные экономические, культурные и личные связи. Сначала греки (чье поселение возникло раньше итальянских), а затем и иные этносы обосновывались и на самой территории укрепленной итальянцами Таны.

Венецианцы стали вести торговлю в устье Дона с середины XIII в., генуэзцы — чуть позже. Поселения купцов обеих морских республик стали возникать там во второй половине 60-х годов XIII в. Постепенно они обрели свой юридический и административный статус. Генуэзский консулат сформировался не позднее 1304 г., а вероятнее всего — в конце 1280-х — начале 1290-х годов, венецианский — около 1320 г. р 1332 г. венецианская торговая фактория получила специальные права и привилегии от хана Золотой Орды, и в феврале 1334 г. Сенат республики разработал правила управления факторией. Генуэзцы получили аналогичные права, но точная дата их предоставления ханом неизвестна. Во всяком случае, оба поселения имели обширную автономию, управлялись по законам своих республик и признавали верховный сюзеренитет хана, уплачивая ему специальные налоги[693].

Периоды мирного соседства и конфронтации, вплоть до вооруженных столкновений, между итальянцами и татарами, генуэзцами и венецианцами, «латинянами» и византийскими греками сменяли друга друга. Бывало, Тану разрушали до основания или разграбляли золотоордынские ханы или их противники (как знаменитый Тимур), местные эмиры или отряды кочевников. Так было в 1343, 1395, 1410, 1418 и др. годы. Но с 20-х годов XV в. каменные укрепления лучше защищали поселения, да и сознание большей выгоды от коммеркиев, чем от нападений, руководило ханами Золотой Орды, а потом — и крымскими Гиреями[694]. Встает вопрос: можно ли ситуацию военных конфликтов и грабительских набегов экстраполировать на социо-культурные отношения между западными колонистами, местными православными христианами (греками и славянами) и их степными соседями? Возникали ли брачные союзы между разными этносами и как они воспринимались современниками? Мы постараемся пролить некоторый свет на эти проблемы, прекрасно осознавая частичность и неполноту наших ответов, обусловленную и состоянием источников, и начальным этапом разработки темы.

Помимо немногих традиционных и хорошо известных источников о ситуации в Тане, вроде немногословных и попутных экскурсов византийских историков или, особенно, свидетельств венецианских послов и путешественников Иосафата Барбаро и Амброджо Контарини,[695] мы располагаем гораздо большим фондом еще неисследованных нотариальных актов, хранящихся в Венецианском и Генуэзском государственных архивах. Из картуляриев нотариев Таны до сих пор опубликован лишь один — Моретто Бона (1407–1408). Между тем, Проведенные нами исследования в итальянских архивах в 1977–1999 гг. позволили выявить 1117 нотариальных актов 26 венецианских нотариев и 13 документов 13 генуэзских нотариев Таны. Разумеется, для генуэзцев Каффа представляла большее значение и нам известно пока 1459 составленных там актов 184 нотариев. Все эти цифры, разумеется, носят предварительный характер, работа в архивах продолжается, и новые находки вполне вероятны. Кроме того, мы учитывали лишь документы составленные in situ, в то время как упоминания Таны встречаются и в актах, составленных в Генуе, Венеции, других городах Причерноморья. Акты судебного делопроизводства (например, протоколы судей по петициям Венецианского архива[696]) способны дополнить картину. Конечно, латинские нотарии работали в итальянских поселениях и для жителей факторий. Другие местные жители встречаются в актах в том случае, если они были партнерами, участниками или договаривающимися сторонами сделок. Многие из них имели юридический статус burgenses или пользовались правами «колониального гражданства» Венеции или Генуи, состоя под защитой их консулатов. Это означает, что лишь часть местных жителей прямо обнаруживает себя в документах, и мы в состоянии рассчитывать на математические реконструкции общего числа жителей фактории только в случае достаточно репрезентативных выборок[697]. Среди попавших в нотариальные акты лиц нелатинского происхождения можно выявить три группы людей: 1) купцы и ремесленники разного имущественного положения; 2) лица, служившие по найму; 3) бывшие или действительные рабы и слуги. Это очевидное сужение поля исследования. Но изредка, особенно в годы конфликтов, или при заключении договоров с местными правителями, когда и их приближенные упоминаются в документах, на страницы источников попадают и иные категории лиц.

Существует и другая, методологическая проблема: различал ли средневековый нотарий расовое, этническое, «национальное» происхождение и имел ли он мотивацию указывать его? В случае работорговли, ответ достаточно ясен: цены на рабов в большой мере зависели от расовых, физических, поло-возрастных характеристик[698]. Но подчас упомянутое имя раба не соответствует его происхождению или этносу. Бесспорно, были случаи крещения раба с присвоением ему нового имени или ошибочных этнических атрибуций, подчас и ради повышения стоимости раба, и в случае неумения писца отличить, скажем, «куманского» раба от татарина. И все же, как правило, нотарии достаточно точны, ибо они принимали во внимание и соматические характеристики и иные признаки, стараясь отличить, например, монгольского раба (их совсем мало) от татарского.

Для дифференциации других категорий местного населения нотарий не был столь же мотивирован. Обычно он принимал ту атрибуцию, которую давали сами контрагенты и транскрибировал имя так, как слышал его, учитывая и индивидуальный опыт, и традицию написания. Многое зависело от его знания языков, местной ситуации, просто уровня культуры. Конечно, он мог и обобщать, называя, например, «сарацинами» всех мусульман, хотя, как правило, в Северном Причерноморье в XIV в. этим этнонимом обозначали уже татар[699]. Таким образом, главной проблемой является выяснение того, как каждый нотарий работал с его клиентами, как он воспринимал имена и какими буквами передавал непривычные для романского уха звуки. В ряде случаев исключительно трудно без дополнительной информации о месте жительства, семейных связях и т. п. отождествить упомянутое лицо и еще сложнее «реконструировать» подлинное имя армянина или мусульманина в переложении на латинском языке или венецианском диалетто. Но и реальная ситуация была еще более путанной, ибо этно-конфессиональные характеристики, в иных случаях ясные и недвусмысленные, существенно варьировались в Тане. Что можно сказать, например, о еврее с мусульманским именем или о мусульманине — с армянским? Необходим специальный анализ в каждом случае, и далеко не всегда он приведет к успеху…

В данной статье я старался выбрать случаи, когда этно-конфессиональные атрибуции не вызывают больших сомнений. Начнем с греков. Часть из них служила по найму в Тане, получая содержание от венецианской «коммуны». В 1413 г. два портных — грека, Michali Sachalari и Andreas из Кефалонии — предъявили иск на взыскание Долгов по невыплаченным окладам, «pro resto stipendii»[700]. Грек из Кандии, Georgius Chalotari нанимает в Тане мальчика-болгарина 14 лет в Качестве слуги на 3 года, обязуясь лишь кормить и одевать его[701]. В указанном картулярии венецианского канцлера в Тане Донато а Мано (1413–1417) мы находим 7 греков из Таны, 8 — из Кандии, 4 — из Ретимно на Крите, 1 — из Корона, 3 — из Модона, 2 — из Негропонта, 1— из Кефалонии, 2 — из Патр, 4 — из Константинополя, 1 — с Тенедоса. Все они состоят в тесных партнерских связях с итальянцами Таны и, как видим, происходят из различных областей, часто за пределами Черного моря. Одна супружеская пара греков из Таны упоминается несколько раз. Жена — lolmelich а Candelis — была домо- и землевладелицей в Тане, а ее муж Michali Mitrioti назван habitator Тапе[702].

Греческая рабыня Baracoma получает новое имя Катерины[703]. Такой случай «переименования» совсем не редок.

Русское население Таны, о котором почти ничего не было известно, также отражено в нотариальных источниках. Разумеется, и здесь возникают проблемы атрибуции. После долгого пребывания в Тане, русские могли усваивать иные имена или получали от итальянцев прозвища, под которыми и фигурировали в документах. Iohannes de Amadeo, бондарь в Тане, купил в 1411 г. русскую рабыню Марию. Через три года, в 1414 г., брат Марии, Самуил, прибыл в Тану и постарался освободить сестру. Дело было решено за 200 безантов и кусок сукна, с немедленной выплатой 130 безантов. Остальные 70 должны были быть выплачены в течение года или более. Мария должна была оставаться служанкой в течение двух лет, а затем освобождалась из рабства вместе с возможными детьми. Акт добавляет интересную деталь: в течение двух лет Мария должна была воспитывать дочь, рожденную от ее хозяина. Соглашение пришлось переводить на русский язык (in lingua rusca), что и сделал толмач — drugomanus Николо Тальяпьетра[704]. К счастью, нам известен конец этой истории. В 1417 г. Iacobus de Amadeo de Ruscia женился на Марии, бывшей рабыне и бывшей служанке (olim serve) Iohannes de Amadeo и получил в приданое 300 безантов звонкой монетой и товарами. И вновь договор нужно было переводить (interpretatum) для нотария, который должен был его официально оформить[705]. Iacobus de Amadeo ясно идентифицируется как русский, хотя его патроним не похож на русское имя. Это означает, что прежний хозяин Марии, Iohannes de Amadeo, также был русским. Имя искажено, но как? Сделки производились несомненно среди русских в Тане. Мы можем лишь гадать, как татары захватили Марию и продали ее соотечественнику в Тане, как она стала его конкубиной и как ее брат, возможно, купец, отыскал ее. История закончилась в Тане через 6 лет после того, как Мария была продана в рабство. Она преумножила состояние, родила дочь, обрела свободу и вышла замуж за возможного родственника ее прежнего господина. Хотя все события происходили в итальянской фактории, мы имеем дело не со «смешанным браком». Тому были другие примеры. Anthonius de Ruscia condam Daut, habitator Tane женился на итальянке Агнесине, дочери покойного Джованни из Тревизо. Он получил хорошее приданое, оцененное в 1100 безантов, но был обязан по договору растить и содержать малолетнего брата Агнесины Джакомо, погашая все расходы на него (facere expenses) в течение грядущих 4 лет. Приданое включало лавку и участок земли на территории венецианской фактории[706].

Другой русский, Cosmas Raphan(ello) de Ruscia, Tane habitator, получил от жены Марии в качестве приданого 600 безантов. Возможно, это был брак между людьми невысокого социального положения и, к тому же, с плохим знанием латинского или итальянского языков: стороны также прибегали к переводчику[707].

Еврейское поселение в Азаке, возможно, существовало уже во второй половине XIII в.[708] Близ Азака находился еврейский посад или предместье, который в венецианских документах назывался Джудеккой (такое именование отмечено не позднее 1339 г.[709]). В переводе на латинский язык ярлыка хана Джанибека, данного венецианцам в 1342 г., Джудекка появляется в испорченном варианте — Cudencha. Джудекка прилегала к территории, пожалованной ханом венецианцам, но была отделена от нее рвом[710]. Некоторые евреи, как Azarias Mussa iudeus quondam Iosua, habitator Tane, были работорговцами[711], другие — купцами и ростовщиками, как Leo Callazi condam Elye zudeus mercator in Tana, плававший в Константинополь и ведущий свои счета на еврейском языке (zedulla banbazina scripta manu dicti Leonis in iudaico)[712]. Но подчас мы встречаемся и с евреями-рабами[713]. Однако никаких данных о браках между евреями Таны и лицами иных национальностей и вероисповеданий нами не обнаружено.

Армянское население также проживало в Тане[714]. Нотарий Бенедетто Бьянко даже упоминает армянскую судебную курию там в 1359 г.[715] Astlan condam Sirim de Arzeron armenus habitator in Tana в 1360 г.[716] и армянин Ivanes (очевидно, Ованес), habitator Таnе в 1414 г. были работорговцами[717].

Среди самого большого собрания нотариальных актов, составленных в Тане Бенедетто Бьянко (1359–1364), первым венецианским канцлером после кризиса середины XIV в., когда все итальянцы должны были надолго покинуть Тану (1343–1358)[718], нет упоминаний о смешанных браках между «латинянами» и местными жительницами. И это неудивительно. Слишком мало времени прошло с момента восстановления деятельности фактории в 1358 г. Тем не менее, есть интересный случай квази-брака по контрактному соглашению. Венецианец Джованни ди Бенедетто заключил нотариальный договор с гречанкой Феодорой, которая была замужем за генуэзцем или греком, имевшим генуэзское гражданство по имени Ieorgius. Джованни обещал женщине жить с ней и относиться к ней как муж к жене («eam tractare…ut maritus uxorem»). Он был должен уплатить бывшим хозяевам женщины 4 сомма, а ей самой — 6 соммов в случае его брака с другой женщиной или при его желании расстаться с Феодорой[719]. Разумеется, Феодора, именуемая в акте жительницей (habitatnx) Таны, была служанкой, но не рабыней. Ее соотечественники-греки появляются в качестве свидетелей договора.

Подчас «латиняне» прибывали в Тану вместе с женами. Однако, это редкий случай в «доссье» Бенедетто Бьянко. К примеру, Джирардо Барбафелла, венецианец и житель (habitator) Таны, получил 16 соммов от своей жены, венецианки Катерины Боны, находившейся также в Тане[720]. Имеются даже редкие завещания, составленные венецианцами, проживавшими в Тане с мужьями и детьми[721]. Но и конкубинат с рабынями был весьма распространен. В некоторых случаях, когда женщина рожала ребенка от господина, она получала свободу[722].

По прошествии века ситуация изменилась и стала более сложной. В середине XV в. есть уже много упоминаний смешанных браков[723]. Мария Грасса, принадлежавшая к римско-католической церкви, была замужем за русским по имени Феодор (Feodor). В своем завещании она оставляет небольшую сумму денег, 26 безантов, своему духовнику, монаху-генуэзцу Терамо или Эразмо Саломоно. Ее деньги были у некоей Фетинкии, жены другого русского Федора (Fetinchia uxor alterius Fedoris). Еще один пример русской или русско-«латинской» семьи в Тане. Семья Марии и Феодора не была бедной. Мария оставила рабыню Олиту своему единственному сыну Андрею. Ее душеприказчица также происходила из той же смешанной православно-католической среды. Ее звали Магдалина, а замужем она была за греком, судебным приставом Янисом (lanis plazarius). Среди тех, кому Мария завещала имущество, была Перина, дочь Марины и покойного Гульельмо, также наполовину славянка. Ей предстояло получить шелковую рубаху[724].

Русский по имени Куна (Сипа), имевший брата Минку (Міnса), женится на Катарине Ландо, дочери покойного Iohannis Murarii, служившего баллистарием в Тане и получавшего (а точнее, не получившего) оклад за службу в венецианском замке Таны. Долг в 800 безантов был признан венецианским советом в Тане и местной судебной палатой еще в 1439 г., но до 1452 г. оставался невыплаченным. Безо всякого результата Катарина пыталась получить деньги, назначая своим доверенным лицом сначала бывшего канцлера в Тане нотария Николо де Варсиса, хорошо знавшего обстоятельства дела[725], затем — главу артели плотников Джованни Нигро[726]. Куна упоминает этот невыплаченный долг в качестве обещанного приданого в 1450 г.[727] После составления завещания, Куна не умер и спустя 2 года выдал поручение своему доверенному лицу Филиппо Diclai получить сумму приданого своей жены, названной им совсем по-русски Тиной[728].

Лука Чиврано, носитель вполне венецианского, и даже патрицианского имени, называет себя, тем не менее русским (ruthenus sive russicus, habitator eiusdem loci Tane). Это может указывать на связь его или его предков с бывшим венецианским хозяином по имени Чиврано[729]. Наш Лука Чиврано достаточно состоятелен, хорошо интегрирован в «латинскую» среду и, возможно, католик. Все его душеприказчики — итальянцы. Его жена, Магдалина, также, вероятно, «латинянка». Лука оставляет на службу заупокойных месс (pro missis sancte Marie et sancti Gregorii dicendis per dictum capellanum) 3 дуката. Его мастерская (fabrica), где он также проживал, была расположена на территории католической скуолы свв. Марии и Антония, которой он завещал 50 безантов[730]. Но такую же сумму он определил строящейся греческой церкви св. Николая, на ее возведение, ремонт и приобретение всего необходимого (pro reparatione, aptatione aut edificatione). Такого рода дарения как католической, так и православной церкви могут показаться странными. Но в действительности это, возможно, не было таковым в ситуации тесного сотрудничества христиан разных конфессий перед лицом постоянной татарской угрозы, а также в период, после Флорентийской унии и до падения Константинополя (1439–1453 гг.). Возможно, в контролируемых генуэзцами и венецианцами областях Северного Причерноморья уния имела большие успехи, чем на собственно византийской территории. Имущество Луки, оставленное его слугам и благотворительным учреждениям, оценивалось в 200 безантов и 7 дукатов (52,45 дуката е целом). Он также владел мастерской на территории скуолы, которой и завещал ее, с тремя рабами: черкесом Иоанном и двумя русскими — Ориной и ее сыном Костой. Все они были домашними слугами. Иоанн и Коста сразу же получили свободу по завещанию, а Орина должна была быть освобождена через 8 лет, в течение которых она должна была служить вдове покойного. Но и Коста после освобождения также оставался в качестве слуги. Все другое движимое и недвижимое имущество (безусловно, большую часть состояния) Лука завещал вдове и детям, а в случае их смерти — на благотворительные цели. Лука представляется нам богатым ремесленником, славянского происхождения, из семьи бывших рабов, но уже давно осевшей в венецианской фактории Таны.

Словом, число браков между лицами разных христианских конфессий и среди разных социальных слоев в Тане возрастало. Но подобные отношения между христианами и мусульманами или иудеями не просматриваются. В Тане существовал довольно высокий уровень этно-религиозной терпимости на бытовом уровне. Такая ситуация изменилась после османского завоевания Таны в 1475 г.

N 13. Tana, 21/X 1447