Итальянские «бароны» трапезундских императоров[504]

Слово «барон» в средние века значило нечто большее, нежели просто дворянский титул. С возникновением ленного строя баронами называли прямых вассалов короны, пэров (Англия, Иерусалимское королевство, Латинская империя и Франкская Греция) или особый слой знати в системе феодальной иерархии (Франция, Сицилийское королевство и др.)[505]. В Северной Италии так обозначали представителей аристократии вообще, административной верхушки других государств, включая Золотую Орду и Византию. Западноевропейцы именовали «баронами» ордынских «беков» («князей»)[506]; в применении к византийцам титул «барон», как кажется, был коррелятом греческого архон. Так генуэзцы обозначали и трапезундскую знать[507]. Трапезундский посол в Геную в 1316 г. «благородный муж» Affecasendi Doriamica — (видимо, Доранит) был назван там греческим бароном — grecus baro[508]. Еще более высоких титулов удостоился другой трапезундский посол — знаменитый философ и протовестиарий Георгий Амирутци[509]: spectatus miles et comes[510]. Именование рыцарем и графом было следствием того, что Амирутци носил самый высокий титул в империи, из тех, что могли получить лица не царской крови[511]. Как видим, и здесь проявляется западная манера определять греческую аристократию привычными для себя категориями знатности. Также, как генуэзцы, мыслили и венецианцы. Один из «мудрых» Сената фантино Аримондо предлагал в ходе морской экспедиции 1376 г. свергнуть трапезундского василевса Алексея III и заменить его венецианским «ректором», опираясь на местных «баронов», то есть архонтов: «cum voluntate baronum dicti loci». Предложение не прошло, но могущество понтийских «баронов», без содействия которых нельзя было достичь желаемого, было известно венецианским сенаторам[512]. Упоминание об оффициале или бароне императора (official о baron) по имени Aziathim, нанесшем оскорбление венецианскому байло, встречается и в документе Сената 1407 г.[513]

Но иногда в состав господствующего класса Трапезундской империи попадали сами «латиняне». Что происходило тогда с их социальным статусом, насколько органичным было их положение среди инородной элиты, наконец, сохраняли ли они свое прежнее гражданство, становясь подданными греческих василевсов? Решить эти проблемы во всем объеме при скудости имеющейся информации сложно, я попытаюсь лишь обозначить подходы к теме и предложить некоторые предварительные суждения, опираясь в основном на неопубликованные и неизвестные исследователям материалы Генуэзского Секретного архива.

Еще в первом договоре византийского императора Мануила I Комнина с генуэзцами (1155 г.)[514] было четко оговорено, что генуэзцы в Византии, как и пизанцы, подсудны только своему консулу, но не императорскому суду[515]. Позднее было уточнено положение, что византийский император не должен был принимать генуэзца или лигурийца в «вассалы». Но под этим, как прямо разъяснено, например, в хрисовуле 1304 г., понималась лишь все та же подсудность генуэзцев исключительно собственным консулам или оффициалам и недопустимость нарушения этого правила[516], а отнюдь не запрет состоять на службе у иностранных государей. Этот же принцип зафиксирован и в договоре Трапезундской империи с Генуей 1314 г.[517]

Необходимо сразу сделать оговорку. Мы имеем дело с двумя типами отношений «латинян» с двором Великих Комнинов. В одном случае лица, поступая на службу к императору, наделялись титулами и должностями, натурализовывались в среде греческой знати, в другом выполняли отдельные, чаще всего — почетные дипломатические поручения василевсов, видимо, не занимая административных постов.

В 1291 г. генуэзец Никколозио Дориа стоял во главе монетного двора Трапезунда (либо как назначенный императором чиновник, либо как откупщик)[518].