– Думаю, если бы ты держался за руки с мальчиком, засранцам-гомофобам было бы до лампочки, во что он одет.
– Может быть. Но, может, они хотят от нас лишь того, чтобы мы были такими, как они.
– Ну и пошли они куда подальше, если они действительно хотят этого. Ты сказал, что мы можем быть лучше. Но быть такими, как они, это не лучший вариант. Мы способны сделать все, что способны сделать натуралы, тут ты прав, но квиров делает особенными то, что мы не обязаны делать чего-то, если не хотим этого делать.
– Я… не знаю, достаточно ли я смел для этого. – И когда я слышу эти его слова, пляски в моей груди прекращаются. Танцоры сбиваются в кучу. Мое сердце обливается кровью.
Я беру его руку и сжимаю ее.
– Лапонька моя, ты очень смелый.
– С тобой… – Он смотрит на наши руки, мой лак для ногтей проглядывает между его пальцами. – Откуда ты знаешь? – внезапно спрашивает он. В лесу стоит тишина. Не щебечет ни одна птичка.
– Знаю что?
– Что именно я говорю каждый год. Что я всегда говорю, что люди могут быть лучше?
Ну что ж. Игра окончена. Теперь или никогда. Пришло время моего главного выхода на сцену. Дыши глубже, Рэнди. Словно тебе предстоит сольное выступление.
– Потому что ты говорил это мне каждый год.
– Что?
Я встаю. Произносить монологи нельзя сидя. Я стою перед ним, беру его за обе руки и стараюсь выглядеть любящим и искренним. Это не часть плана. Я хотел облегчить ему узнавание меня. Хотел показать все стороны меня, пока еще неизвестные ему, а затем признаться во всем, когда мы будем счастливыми и преисполненными любви. Комбинезон в этом смысле был безопасен, потому что это костюм, превью, а не что-то такое, что он воспринял бы на полном серьезе. Я не знаю, любит ли он еще меня – хотя думаю, что любит, но в данный момент мы не счастливы. Не то, что было раньше. И я ничего не облегчил ему.
– Меня зовут Рэндал Капплехофф.
– Я знаю. – Он явно пребывает в замешательстве.
– И это мой пятый год в лагере «Открытая страна».
Он выдергивает свои руки.
– Что?
– Все другие годы я был Рэнди, – говорю я, немного отходя от него, а потом возвращаясь. – И я выглядел иначе. Мои волосы были длиннее, а сам я был упитаннее. И каждый год я принимал участие в спектаклях. Я всегда был ребенком из седьмого домика. В прошлом году я играл Домину в «
Он смотрит на меня, нахмурив брови, и по его глазам я вижу, что он узнал меня. А еще, что ему больно.