Отряд короля Бургундии на границе Стальных Земель встретил сам Железная Рука. Легендарный военачальник сидел на удобном стуле под большим деревом, чуть поодаль от дороги, вдумчиво и тщательно затачивая довольно большой меч. Как всем известно, в минуты раздумий граф точит меч… Отряд бы и прошел мимо — но дорога была перегорожена теми самыми военными фургонами, а что это такое — всем было слишком памятно.

Принц Жюль, подумав, спешился и пошел поговорить.

— Ваше Высочество. — Гийом посмотрел вдоль лезвия куда-то слегка мимо принца, но меч опустил, хоть и не убрав. — Сколь неудивительно видеть вас тут… Куда направляетесь, спрошу на правах пограничного стража?

— Земли, столь знаменитые, остались без надлежащего… Ну, то есть без богом данного…

Звучавшее столь гладко и логично в парадном зале замка из уст легистов, все это рядом с Железной Рукой и его жутковатым новым мечом было как-то неубедительно. Также мучил вопрос — а где же легендарная Гвендолен?

— Совет мастеров вольного города Барад-Дура и земель его на сей счет — присмотра и власти — имеет кардинально противоположное мнение. — заметил ему Железная рука. — Коее мы с товарищами тут планируем немного поддержать. Так что вы, господа хорошие, ступайте себе в обратный путь.

— Вольного города, вот как… Зачем тебе это, граф де Ла Труа?

— Граф де Ла Труа — мой брат. А я, так уж сложилось, граф фон Люгге, по роду моей возлюбленной супруги. Ради мира, я не буду считать, что ты меня намеренно оскорбил…

— Мои извинения.

— Приняты.

— Но всё же — зачем тебе это? Стальной вепрь умер, не оставив потомства. Приёмный сын ему не наследует. Его даже нет теперь с вами.

— Отчего же — не оставил? Вот, например, — Железная Рука снова поднял меч, на котором стал различим волнистый край. — Вот часть его со мной. А есть и другие части, во множестве. Поэтому — идите восвояси. Я еще питаю некоторое впитанное с молоком матери почтение к титулам — а вот крестьяне и мастера этих земель и городов, они к этому относятся по-другому.

Меч льдисто блеснул.

— Они, не без оснований в каком-то смысле, считают себя детьми Кузнеца. И к землям относятся как дети к отцовскому наследству. Кратко говоря, “Наше не замай!”

Конечно, Франсуа не признался бы в этом и Господу Богу — но сам-то он отлично знал. Вот ради этого-то он из глухой французской деревни шел пешком до Лиона, ночевал в канавах и выпрашивал место в паровозоремонтном, таскал закопченые железки, срывая в кровь руки, до зимнего света зубрил перед экзаменами все, что только было написано буквами…

…Клялся и божился, передавая бригаде машину, главный инженер паровых мастерских, что под небом такой машины не бывало. Ласточкой, говорил, полетит. Две трети остановок пропустит — такую он машину придумал. Без кочегара, сказал он, легко обойдешься. Что-то он там про три расширения тер — но в тот момент Франсуа золотники полез смотреть. От греха. Но! Красивая машина пришла, ох и красивая. Все кожухами закрыто, лоб покатый — с “Молотом и искрами”. Франсуа продолжил обстукивать болты — а то час-то не ровен. Тридцать лет на правом крыле убедили его, что всякое бывает…

Но красивая!