За стеной затихло. Я на всякий случай распорядился перезарядить пушки. Пока мои парни возились у орудий, чистили стволы, закладывали новый заряд, я спросил у Хабарова, не стоит ли окружить острог.

– Пустое – отозвался он – Стенька с этими татями так здесь повеселился, что если сбегут, то всех их и порежут, постреляют.

Подождали еще немного. За стенами явно шла какая-то возня.

– Ну что, Степан, – крикнул Хабаров – Выйдешь на мою волю, или еще раз пальнуть?

На стену поднялся один из вольных охотников, кого Поляков уговорил идти вместе с ним.

– Погодь, Ерофей и ты, Кузнец. Коли мы тебе зачинщиков выдадим, нас помилуешь?

– Что ж, – ответил Хабаров – Повинную голову и меч не сечет. Коли вы раскаетесь, да поклянетесь мне верно служить, то и помилую.

Из-за стены вылезли наши бунтовщики. Перед собой они толкали связанных зачинщиков. Все они были изрядно побиты. Впрочем, и у «вязателей» фингалов было немало.

Зачинщиков угостили плетьми и связанных погрузили на атаманский струг. У остальных отобрали оружие, но вязать и бить не стали. Двинулись в обратный путь. Перед тем распрощались с ясачными князьками. Те долго благодарили, обещали верно служить. Словом, дело сделали. Шли с легким сердцем. Тати сидели смирно. Впрочем, мы их тоже особо не терзали. Душу отвели, злость выпустили. Поили и кормили их вместе собой. По одному отпускали нужду справить.

Но уже на подходе к нашему лагерю стало понятно, что неприятности не кончились. Возле наскоро построенных сходней рядом с нашими дощанниками и стругами, стояли три чужих корабля. На одном из них было знамя не Ленского воеводы из Якутска, а царей московских с Георгием-Победоносцем. Не люблю я начальство. И в той жизни старался от него держаться подальше, и в этой жизни ничего особо хорошего от него не ждал. На пристани казаки рассказали, что приехал дворянин Зиновьев со стрельцами. Творит непотребство. На всех криком кричит, что они воры и все про богатство наврали. А сам на их рубахи камчатые, да куяки крепкие посматривает.

Пристали к бережку, выгрузились. Я попросил Макара с казаками из моего первого десятка отвезти бунтовщиков в сарай у стены. Сам стал разгружать пушки, стаскивать прочее имущество. Идти на встречу к высокому начальству не хотелось очень. Самое грустное, что я помнил, чем это дело кончится. Прямо скажем, ничем хорошим. Как сказали бы модные дамы: сплошное гуано.

Хабаров сам сразу же пошел в город. Я подождал еще около часа, может, немного больше. Плюнул на историю. Собрал людей и толкнул речь. Все и так были на взводе. Я не великий оратор. Но народу хватило. Орали так, что хоть святых выноси. Хотели сразу стрельцов в ножи брать. Видно, изрядно уже успели насолить всем. Едва отговорил. Взял казаков десятков пять – самых верных-преданных и пошел следом. У дома приказчика стояли стрельцы. Важные, точно главные петухи в курятнике. Передо мной скрестили бердыши. Дескать, ходят тут всякие. Даже попытались оттолкнуть от дверей. Наши растерянно остановились. Я вызверел до последней степени. Взял этих орлов за шкирку. Отшвырнул в разные стороны. Бердыши их об коленку сломал и выкинул. Наши парни встрепенулись, засмеялись, оттащили стрельцов в сторону. А к дому уже бежали остальные серокафтанные воины. Но казаков было в четыре раза больше. Да и к бою они были куда привычнее. Не прошло и пяти минут, как вокруг стрельцов сомкнулось кольцо казаков, поднявших заряженные пищали, натягивающих луки.

Стрельцы отступились, положили свои ружья и аккуратненько разошлись. Мы прошли в дом. Там тоже стрельцов было, как сельдей в бочке. Ну, так и я не в единственном числе. Со мной шли братья – Тимофей, Трофим, Макар и Степан, который «цыган». За нами шла орава, разозленная и заведенная. На крыльце кто-то попытался на меня кинуться. Я не успел даже повернуться, как казаки уже мутузили моего обидчика. Попытались не пустить к «батюшке приказному дворянину Дмитрию Ивановичу». Отшвырнул не поворачиваясь. Ох, кулаки чесались.

Зашел и обомлел. В углу на лавке сидит Ерофей, связанный, на скуле ссадина. Рубашка порвана. Рядом с ним два крепких молодца стоят. Перед Хабаровым мужик из последнего сна бегает и орет, ручками машет. Урод хренов.

На меня обернулся.

– Кто таков? Почему пустили? Пошел вон!

Мы с братьями молча прошли к катам. Те непонимающе уставились на нас. Так же молча подняли дубинки. Ребятушки прилегли отдыхать. После этого Макар бросился к Хабарову. Разрезал путы, дал воды. А я обернулся на дворянина. Тот, как зачарованный, смотрел на наши действия, явно силясь выиграть партию в игру «Что бы это значило?».

– Вы кто? – наконец, выдавил он.

– Ты, «приказной дворянин как тебя там» – пролаял, не проговорил я – Слушай сюда. Я, Онуфрий Кузнец тебя сейчас не больно, совсем тихо убью. А, может, и больно, коли ты мне не понравишься. Понял меня?

Дворянчик у нас попался боевой. Вынул, путаясь сабельку из ножен и кинулся на меня. А сабля-то парадная. Такой саблей только в ухе ковыряться или еще где. Ух, ты, моя красавица! Я чуть увернулся, пропуская лезвие мимо себя, все же люблю я себя хорошего. А после со всей дури засадил ногой батюшке дворянину в солнышко. Дворянин отлетел в дальний угол, упал, силясь вдохнуть, тараща глаза. Потом и вовсе сполз и затих.