Глава 10. Все страньше и страньше

Плыли мы уже довольно долго. Близ устья Сунгари тоже взяли изрядный ясак. Пришлось для него даже строить новый корабль-дощаник. Многие хотели еще здесь задержаться. Хабар, как говорится, это – наше все, как Пушкин. Только и сам Хабаров, да и все его ближники, включая меня хорошего, помнили рассказ пленного китайца, про то, что разгром для богдойцев – это позор, который они постараются смыть нашей кровью. А войска в ближней крепости аж шесть тысяч. И это не гуйгударово войско, а регулярная армия. Потому все поползновения были пресечены.

Особо бились за то, чтобы задержаться на «хлебном месте» Степка Поляков со товарищи. И товарищей этих, которые нам совсем не товарищи, было изрядно. Только они тоже понимали, что Хабаров просто так их не отпустит. Потому ворчали, шептались о чем-то, но подчинились. Мне это изрядно не нравилось. Но… главный был Ерофей. Ему и решать. А вел он себя как-то странно. Например, не стал препятствовать, когда смутьяны постепенно все на трех стругах сосредоточились.

– Ты что, Ярко, – не выдержал как-то я – Бунта хочешь? Они же там, почитай, одни смутьяны.

– Не пыли, Онуфрий. Сейчас нам ненадежные людишки очень в тягость. Они ведь и в бою ненадежные. А бой будет, как ни крути. Хотят назад плыть? Дозволения им не дам. А останавливать не буду. Станут нашим заслоном от богдойцев.

Не знаю, хитро оно или жестоко, но какая-то логика здесь, конечно, была. Будь смутьяны среди наших, иди знай, сколько они еще народу с пути посбивают. Добыча для казака слаще девки. А тут все понятно. Последние три корабля – не надежные. Может, он и прав. Блин, опять у меня капитан Смоллет включился. Ну, все мне не нравится. Смута – это неправильно. Особенно, когда маньчжуры вот-вот нагрянут. Понятно, что все силы от крепости не пойдут. Но нам и тысяч трех за глаза хватит, чтобы юшкой собственной умыться по самые не хочу.

Последние дни шли меж высоких скалистых берегов. Не люблю я это место. Шли, в основном, на веслах. Казалось бы, за день так упашешься, что спать будешь без задних ног. Как бы не так. Опять битвы какие-то, сражения. Опять мой старик, который тут главный дух, показался. И снова в виде огромной кисы. На этот раз встретились мы у ворот какого-то изрядного острога, даже, скорее, города. Стены высокие. Локтей тридцать. Из бревен сложены, но двойные, крепкие. Башни с навершием в виде терема. Раскаты с пушками. Людей много. Казаки вход охраняют. Смотрят, кто вошел, зачем вошел. Мы совсем рядом стоим. Я и этот тигр-переросток. Только они нас не видят.

– Смотри человек. Скоро ты сможешь такой город возвести. Только будь умным и смелым. Не бойся.

– Все хорошо. Я уже совершенно отважный барсучок или суслик. Только чего мне не бояться? Ты расскажи, милый друг.

Киса посмотрела сурово, открыла пасть, где моя голова со всем остальным со свистом пролетит, а зубы с изрядный кинжал будут.

– Ты сможешь жить так, как решишь правильным. Сможешь остальных на правильный путь вывести. И своих, и чужих. Главное, не спутай, какой путь правилен.

– Откуда я это узнаю?

– Придет время, узнаешь. Земля наша подскажет.

– А если неправильно пойму?

– Тогда ты умрешь.

И опять ветром задуло. Город смело, как будто картинка на экране сменилась. Зато другие картинки стали одна за другой появляться. Какой-то важный мужик, которому мне очень хочется голову отрубить. На худой конец, морду разбить. Еще бы понять: за что? То, что гад, по роже видно. Но хотелось бы конкретики.

Потом почему-то кузня. Да, не просто кузня. Настоящий заводик. Вот и он исчез. А на его месте поле огромное, все пшеницей засеянное. Чистое золото. Самая неожиданная картинка была в конце. Привиделась мне Людка. Только не в джинсиках и свитере, не в своей «эльфийской» одежде, а в самой местной. Стоит, смотрит так испуганно и подозрительно. Это, интересно, к чему? Не успел я удивиться, как проснулся. И вовремя. Занимался рассвет. Пора была двигаться к нашим острогам. Хрен его знает, может этот их царек уже следом спешит со своими богдойцами.

Москва. Кремль. Потешный дворец. Апрель 7158-го года.

Хотя весна только заявляла свои права, в Потешном дворце было душно как летом. Но в комнате, где находились двое, ставни окон были закрыты. Горели свечи, слегка рассеивая мрак. Один из собеседников, явно старший и более важный, удобно расположился на стуле с высокой спинкой. Одет он был в иноземный камзол, пальцы украшены многочисленными перстнями. На столе перед важным боярином стоял тонкой работы золотой кубок с вином. Всякий, сведущий в высокой Московской политике узнал бы нелюбимого, но могущественного тестя царя, боярина Илью Даниловича Милославского. Клан, главою которого он был, уже подмял под себя Земский приказ, что ведал пожалованными деревеньками и четями земли, Пушкарский приказ, под которым были мастерские оружейных дел мастеров. На очереди стоял Иноземный приказ. Милославский был жаден до власти, на средства не разборчив. Но за оказанные ему услуги платил щедро.