– Ладно, скажу. Отпусти, больно. Я все скажу. Повинюсь. Я боялась, что без денег останусь. А здесь появился в городе немец по фамилии Виль. Масон из Гамбурга. Он думал, что я настоящий Шлос и сказал, что Пруссии нужна помощь. И еще он сказал, что в Петербурге есть люди, которые хотят посадить на русский трон законного царя. Да отпусти ты руки-то! Законного наследника князя Павла Петровича. И все это во благо России и по законам справедливости.

Феврония смотрела на девушку с ужасом.

– Виль мне этих людей назвал и денег дал, чтобы я нашла к ним подход и о намерениях Виля предупредила.

– И ты, ввязалась, окаянная, в такие дела? – простонала Феврония. – Ах ты, дура, дура непочатая! Это что же такое навалилось на мою голову? Ведь не идиотка же ты! Должна же ты хоть что-нибудь соображать глупой своей головой. Ведь не малое же ты дитя!

– Но ведь здесь все по закону. Мать-то у сына трон силой отобрала. Поиск истины, Феврония, вещь сложная. Великий князь Павел имеет такие же права на престол. И вообще не нашего ума это дело.

– А золото прусское брать – твоего ума дело? За иконой их хранила?

Глафира перекрестилась, уж не ведьма ли ее квартирная хозяйка, если до всего умеет дознаться?

– Я тебя на своей груди пригрела, все для тебя делала, – продолжала причитать Феврония, – а теперь вижу – змея ты анафемская! Ты же все время врешь! Может, ты и историйку свою слезливую тоже сочинила? Ты кто?

– Глафира Турлина… – опять прикрываясь подушкой прошептала девушка.

– А кто это может подтвердить?

– Варя… Сестра моя!

– Варя всего лишь несмышленыш из Смольного общества. Она что хочешь подтвердит. Что она помнит из своего детства? Сама говорила, ей было всего шесть лет.

– Степан Кокошкин может подтвердить. Ты написала ему письмо?

– А кто мне подтвердит, что явившийся ко мне молодчик подлинный? Может, он тоже переодетый агент, который на службе у пруссаков состоит?

Как не нервна и трагична была ситуация, Глафира улыбнулась.

– Ты Феврония, как только его увидишь, сразу поймешь, что он никакой не шпион, а именно мой старый друг Степка Кокошкин. У него все на лице большими буквами написано. Ты прости меня, что втянула тебя во всю эту игру. Дурища я, конечно, полная, не отрицаю. Влечет меня жизнь, как щепку по Неве. Давай уж и в последнем перед тобой повинюсь, чтобы не было про меж нас недомолвок.

– И какую еще ты мне гадость припасла?

– Вряд ли ты получишь с меня обещанные деньги. Федор Бакуннн сказал между делом, что опекун меня обворовал. Во всем виновата его страсть. Этот старый козел Ипполит Иванович любит итальянские картины покупать, а они стоят очень большие деньги. Вот на эти покупки он мое наследство и пустил.

– Та-а-к… – Февронья сложила руки на коленях и уставилась в пол. Видно было, что нервная встряска, а главное, довесок – сообщение о напрасности всех усилий, совершенно выбили ее из колеи. Не было больше сил ни на крики, ни на упреки.

Глафире было непереносимо это молчание: