Сегодня мне не давали погрузиться в сон мысли. Их накопилось слишком много, и они копошились в моей голове, как рой неугомонных ос. Я размышлял о брате, который по-прежнему сидел на диване в гостиной в неподвижной позе, и пытался понять для себя, мог ли я предотвратить то, что с ним произошло? Или от моего участия в его жизни ничего не зависело?

Вероника была права, я ничего не знал о своем брате, не интересовался, что с ним происходит, к чему он стремится, с кем общается, как планирует свое будущее. И если мыслить с этого ракурса, то выходит, что моя вина присутствует. Я слишком погряз в собственных заботах, рабочей рутине, бизнес-планах и одноразовых интрижках. Я упорно считал, что проявил достаточно заботы о младшем брате, но, вероятно, материальная поддержка и получасовые встречи раз в пару месяцев – слишком маленький вклад в поддержание близкородственных отношений.

Так уж вышло, что мы с Артемом не были близки до гибели родителей, и внезапная трагедия нас не сплотила. Непрерывно пялясь в потолок, я пытался вспомнить, почему все так неправильно сложилось.

Тёма с самого детства был странным. В подростковом возрасте, когда мои друзья дразнили младшего брата, я, конечно, заступался, но в глубине души стеснялся его. Тихий, замкнутый любитель цветов и брошенных животных. Наверное, я хотел, чтобы мы были одинаковыми: увлекались девчонками, спортом, мотоциклами, автомобилями. Я какое-то время пытался перевоспитать его, навязать свои интересы. Мы все его подавляли. И здесь Вероника снова оказалась права. Отец – полковник в отставке. Он общался с домочадцами в приказном тоне; мать, устраивающая истерику из-за каждой вороны с перебитым крылом, которую Тёма притаскивал в дом и наконец – я.

Если заглянуть еще глубже, то невольно напрашивается еще один вывод. Меня пугали странности Артема. Я отстранился от него ненамеренно, подсознательно испытывая опасения, что в нас обоих содержится некий генетический дефект. Я боялся быть странным. Боялся быть похожим на своего брата, но в глубине души понимал, что ошибаюсь.

У нас гораздо больше общего, чем я бы хотел.

Вот и ответ.

Это мои внутренние страхи отталкивали единственного близкого человека, моя гордыня и упрямство. Артем никогда не отворачивался от меня. И, может быть, каждый день ждал моего звонка….

От этой мысли что-то внутри болезненно сжималось. Я ведь тоже, как и он хотел спасать мир, помогать слабым, но выбрал другой путь. Я пошел на войну и разочаровался в своей цели, а он остался здесь и продолжал воевать… с самим собой. В одиночку. Я по-своему предал его. Причем не один раз. Хотя второй произошел спонтанно и непреднамеренно.

Я просто не знал…

Восемь лет назад, во время боевой операции я получил ранение в комплексе с нехилой контузией. Провалялся в госпитале пару месяцев, восстановился, шрамы затянулись, в голове прояснилось, и после выписки меня отправили в увольнение на месяц. Я рванул в Москву, домой. Больше некуда было ехать.

Вернулся в родительскую квартиру, а там Артём вечеринку закатил. Я даже порадовался, решил, что парень изменился, повзрослел. Музыка, смех, гогот, алкоголь рекой, пьяная молодежь, парни вхлам, девчонки полуголые. Классика. Сам на таких квартирных тусовках не раз отрывался в студенческие годы.

Артем тогда на четвертом курсе учился, двадцать три года, самое время для отвязных вечеринок. Я нашел его в спальне на полу в отключке, пытался в чувство привести. Пока с ним возился, услышал в другой комнате крики, вопли. Я туда. Вышиб дверь с ноги и увидел, как трое парней одну девчонку пытаются распаковать. Она в слезах, соплях. Отбивалась, как могла. Пришлось разобраться по-быстрому. Эти упыри опомниться не успели. Из квартиры ползком выползали, весь подъезд кровью залили. Остальные отморозки тоже вслед за ними сиганули от греха подальше, хотя могли бы и убрать, гады, за собой. Я дверь запер, музыку вырубил, взял открытую бутылку вина и пошел посмотреть, живая ли. Девчонка забилась в угол у балкона, платье до пупа разорвано, рукав сбоку болтается, на плече синяк огромный. Из меня, если честно, утешитель херовый. Я пока служил, насмотрелся всякого. В меня стреляли, и я стрелял, люди гибли каждый день, дети, женщины. Война никого не щадит, нет в ней смысла, ни правых, ни виноватых. А самое страшное, когда горе и смерть постоянно видишь перед глазами, со временем сам черстветь начинаешь, приспосабливаешься.

В общем, ничего лучшего не придумал, кроме как водки девчонке налить. Она с испугу отказать не смогла. Через какое-то время отошла потихоньку, из угла вылезла. Молоденькая совсем, и не похожа на пьяных давалок, которых я ранее из квартиры выставил. Я ей Темкину футболку выдал и в ванную отправил, потом мы на кухне сидели; я байки какие-то о службе рассказывал.

Она постепенно оклемалась, расслабилась. Ножки длинные, волосы до пояса, и глазищи такие – хоть ныряй. Раз увидел, не забудешь. Вероника Божич. Восемнадцать лет. Студентка-первокурсница. В одном универе с Артемом училась, говорила, что с Темкой друзья. И, вообще, случайно в квартире оказалась: доклад Артёму принесла. Голосок такой, как колокольчик, слушаешь и веришь. Вот каждому слову. Как завороженный. У нее стресс, ей выговориться хочется. А я и сам не заметил, как меня накрыло, перемкнуло, смотрел и не слышал, не видел ничего. Хочу и все. И нельзя сказать, что оголодавший по бабам приехал. Пока в больничке валялся, замутил с двумя медсестричками, время неплохо скоротал. А она девочка совсем, наивная, доверчивая. Думала, раз от парней защитил – не трону.

Алкоголь быстро подействовал. Она за столом прямо отключилась. Я ее в спальню, а там… как-то само все получилось. Когда очухалась, я уже одежду с нее стаскивал, отбиваться начала, а мне плевать. Ярость какая-то звериная внутри. Неконтролируемая. Как бес вселился, помутнение нашло. Меня Тёмкин кулак остановил. Шрам до сих пор остался, как напоминание. Вероника убежала тогда, пока мы с братом разбирались. Оказалось, что никакую вечеринку он не устраивал. Парни с курса узнали, что он один живет и завалились без спроса, а Ника действительно случайно зашла.

Уже потом я узнал, что универ девчонка бросила, потому что те парни, которым обломилось, слухи некрасивые пустили. Больше я ее не видел до недавнего случая. Артем тоже, хотя мы о ней и не говорили после случившегося. Но я знал, что он влюблен в нее был, и сильно. Тема и не отрицал особо. Злился на меня долго, а может быть до сих пор не простил. Где-то через год после этих событий, когда я с очередным ранением насовсем домой вернулся, Тема уже на героине сидел, квартиру в ужовник превратил, из универа выперли. Я все силы тогда кинул на то, чтобы его вытащить, и получилось.

Как мне казалось.

Ну, а потом я с чувством выполненного долга занялся собственной жизнью. И тоже все получилось.

Как мне казалось.