Каждый человек отличается от других по физическим и физиологическим характеристикам. Группы биологически схожих людей обладают характеристиками, отличающими их от других людей. Цвет кожи, разрез глаз, цвет волос, черты лица — на протяжении столетий эти характеристики считались расовыми признаками. Физические и физиологические отличия — объективная реальность; позиционирование данных отличий как расовых признаков — результат человеческого субъективизма, приписывание же этим расовым признакам особой социальной значимости — результат человеческих предрассудков.
Разница в росте между разными людьми столь же, если не более, очевидна, как разница в цвете кожи и чертах лица. Однако, за исключением пигмеев, различия в росте, пускай даже они приводили к социоэкономическим последствиям{506}, никогда не считались основой для классификации и дифференциации людей. Расизм — сугубая реальность, поскольку люди считают важными для общества такие характеристики, как цвет кожи и разрез глаз; «ростизм» же реальностью не является, поскольку люди не придают особого значения своему росту (разве что в баскетболе). Поэтому индивиды и группы классифицируют себя и других с расовых позиций. В отличие от роста, раса — не только физическая реальность, но и социальный конструкт.
Раса также может выступать в качестве политического конструкта. Правительства классифицируют своих граждан по категориям и распределяют права, обязанности и льготы в этих категориях на основе расовых признаков. На протяжении большей части своей истории правительства ЮжноАфриканской республики и Соединенных Штатов Америки дифференцировали граждан по расовым признакам: в ЮАР насчитывались четыре расовые категории, в США — от трех до пятнадцати. Ныне Южная Африка отказалась от этой практики, а США требуют от людей самоотождествления с разработанным в правительстве перечнем рас. Как в ЮАР, так и в США расовые категории служили основой легальной, государственной дискриминации по расовому признаку; в США эти категории сохранили свою политическую значимость до сегодняшних дней.
В начале двадцать первого столетия осознание расовой принадлежности и расовой идентичности в Америке представляют собой процесс, развивающийся в трех направлениях. Во-первых, различия в социоэкономическом статусе и достатке среди людей разных рас остаются практически неизменными, хотя и выказывают в некоторых местностях тенденцию к сглаживанию. С этой точки зрения Америка — по-прежнему расово разделенное общество. Во-вторых, «совмещение» расовых характеристик, пусть и медленно, но все же осуществляется, как биологически, за счет смешанных браков, так и символически и социально, благодаря тому, что индивидуальный мультикультурализм постепенно становится социальной нормой. Американцы одобряют движение своей страны от мультирасового общества с расовыми группами к сверхрасовому обществу с мультирасовыми гражданами. В-третьих, общая значимость расовой компоненты в сравнении с остальными параметрами национальной идентичности также уменьшается. Тем самым можно констатировать, что при сохранении расовых социоэкономических различий в современном мире наблюдается «стирание» и «слияние» расовых признаков. Впрочем, последний феномен может вылиться в возникновение нового расового сознания среди белых американцев, встревоженных нарастающим «оцветнением» Америки (см. раздел «Белый нативизм»).
В Америке всегда существовали и продолжают существовать различия между расами в социоэкономическом статусе и политическом влиянии. Эти различия включают в себя разницу в достатке, доходах, образовании, месте проживания, профессиональной сфере, здравоохранении, криминогенности социума (как для жертв, так и для преступников) и в других социальных сферах и институтах. В большинстве этих сфер абсолютные показатели достатка чернокожих и, в меньшей степени, испаноязычных американцев за последние десятилетия двадцатого века существенно возросли. Однако улучшение благосостояния не привело к сужению разрыва между чернокожими и испаноязычными, с одной стороны, и между белыми и американцами азиатского происхождения — с другой. Как показывают данные о совокупном доходе американских семей за последние тридцать лет, эти разрывы сохраняются.
Разница между расовыми группами, подобная той, что существовала и существует в США, доминировала в человеческих сообществах на протяжении столетий. Сегодня расовый подход определяет как внутреннюю политику ряда государств, так и отношения между государствами. В современном мире белые почти всегда занимают привилегированное положение, а выходцы из Восточной Азии стоят «выше» латиноамериканцев и чернокожих. Эти расовые различия и взаимоотношения представляют собой, по-видимому, итог взаимодействия множества факторов, в том числе исторического опыта, культуры, географии, климата, наследственности, развития социальных институтов, многовекового угнетения одних народов другими и способности групп, доминирующих в той или иной области, будь то богатство или военная мощь, распространять свое доминирование на другие области. Стирание расовых различий в достатке, статусе и влиянии — дело весьма затруднительное как в мировых масштабах, так и в пределах одной страны. Умеренные попытки осуществить такое стирание в Соединенных Штатах по своей смелости, пожалуй, превосходят любые другие попытки подобного рода. Безусловно, этот процесс будет продолжаться, однако следует отдавать себе отчет, что «смыкание пропасти», зияющей в истории, культуре и самой структуре американского общества, растянется на очень продолжительный срок. Отдельные социоэкономические различия расового свойства будут существовать столько, сколько просуществуют еще сами расы.
Что касается рас, они, конечно, будут существовать и впредь, но отнюдь не обязательно сохранят ту же социальную значимость, какой обладали в прошлом. Высокий процент смешанных браков среди белого населения ведет к отмиранию этнической идентичности. Процент смешанных браков между крупнейшими расовыми группами Америки существенно ниже, однако достаточно высок среди американцев азиатского происхождения и демонстрирует тенденцию к росту среди чернокожих. У последних процент смешанных браков всегда был крайне низок и лишь в малой степени соотносился с пропорцией черного и белого населения Америки «смешанного» происхождения. Но по сравнению со своим историческим минимумом этот процент сегодня стремительно вырос. «В 1960 году только 1,7 процента всех новых браков с участием хотя бы одного чернокожего представляли собой смешанные браки, а к 1993 году уже 12,1 процента браков заключалось между чернокожими и белыми». Процент смешанных браков зависит не только от численности расовых групп и их достатка, но и от возраста вступающих в эти браки. В 1990 году среди чернокожих от 25 до 34 лет 10 процентов мужчин и 4 процента женщин состояли в смешанных браках{507}.
Пока в незначительной, но все более увеличивающейся степени смешанные браки ведут к стиранию границ между расами. Что гораздо важнее с точки зрения социума, расовая принадлежность и расовые отличия утрачивают значимость в общественном сознании. В середине 1960-х годов в девятнадцати штатах США действовали законы, запрещавшие браки между белыми и черными; 42 процента белых северян и 72 процента белых южан одобряли эти законы. В 1967 году Верховный суд объявил эти законы неконституционными{508}. В последующие десятилетия американцы стали относиться к смешанным бракам намного более позитивно, причем это касалось всех расовых групп американского общества. В ходе опроса, проведенного Центром Пью в 1999 году, выяснилось, что 63 процента респондентов поддерживают мнение о полезности смешанных браков, поскольку те «помогают уничтожить расовые барьеры», и лишь 26 процентов не одобряют таких браков, потому что они «ведут к деградации талантов и дарований, присущих каждой расе». По опросу фонда Гэллапа, в 1997 году 70 процентов чернокожих и белых подростков «не считали межрасовый флирт чем-то особенным». По данным опроса, проведенного в 2001 году фондом Гарварда — Кайзера и газетой «Вашингтон пост», 77 процентов чернокожих, 68 процентов латино, 67 процентов выходцев из Азии и 53 процента белых полагают не имеющим значения то обстоятельство, с кем человек вступает в брак — с представителем своей или другой расы. Минимум 40 процентов американцев признались, что имели «романтические контакты» с представителями других рас. Как прокомментировал один профессор социологии, «количество смешанных браков растет не менее стремительно, чем общественное одобрение таких браков. Если у вас какие-либо предрассудки по поводу межрасовых браков — преодолевайте их: поезд уже уходит»{509}.
Одновременно с утверждением в американском обществе одобрительного отношения к смешанным межрасовым бракам ныне отмечается еще более позитивное отношение, если не сказать восхваление, к индивидуальной мультирасовости. Американцы долго воспринимали свою страну как мультирасовое общество, состоящее из расовых групп. Сегодня они все чаще воспринимают Америку как сверхрасовое общество, состоящее из мультирасовых граждан. К примеру, в 2001 году в ходе инициированного Си-эн-эн опроса общественного мнения у американцев спрашивали, хорошо или плохо для страны, «если среди американских граждан появится больше приверженцев мультирасовости, нежели принадлежности к какой-либо одной расе». «Хорошо» ответили 64 процента респондентов, «плохо» — всего 24 процента. Все больше и больше американцев склоняются к мультирасовой идентичности. В предварявших перепись 2000 года опросах свыше 5 процентов респондентов (почти втрое больше ожидавшегося показателя) указали себе две и более рас; среди лиц моложе 18 лет таковых оказалось свыше 8 процентов. По данным же переписи 14 процентов тех, кто определил себя как американцев азиатского происхождения, также указали принадлежность к другой расе; среди латино таковых оказалось 6 процентов, среди чернокожих — 5 процентов, среди белых — 2,5 процента. В целом немногим менее 7 миллионов американцев (2 процента населения страны) сделали двойной выбор. По оценкам социологов, к 2050 году мультирасовая принадлежность станет основной характеристикой около 20 процентов американцев{510}.
В 1960-х годах был популярен лозунг: «Черное прекрасно». К 1990-м годам этот лозунг трансформировался в такой: «Двурасовость (многорасовость) прекрасна». Замечательным свидетельством изменившегося отношения к расовым отличиям является часто упоминаемая в исследовательских работах обложка специального выпуска журнала «Тайм» (1993 г.); на ней изображена очень привлекательная молодая женщина, чей образ был смоделирован компьютером по результатам обработки характерных черт различных рас. «Тайм» назвал этот образ «новым лицом Америки» в двадцать первом столетии. Также отмечалось видоизменение рекламного образа на упаковках печенья «Бетти Крокер»: светлокожая блондинка с годами преобразилась в женщину с оливковой кожей и черными волосами. В 1997 году Тайгер Вудс в знаменитом интервью назвал себя «чернокавтайцем», то есть «чернокожим кавказского типа с тайской и индейской наследственностью». Другие публичные фигуры также не упускали возможности похвалиться своими межрасовыми корнями{511}. Иными словами, в начале двадцать первого столетия индивидуальная мультирасовость сделалась благопристойной и даже модной.
Американцы также уделяют все больше внимания тому, сколь мультирасовы они были в прошлом, когда отказывались признавать собственную мультирасовость. По оценкам ученых, около 75 процентов чернокожих американцев имеют «нецветное» происхождение; по подсчетам одного специалиста, в 1970 году около 22 процентов белых американцев имели цветных предков. Историческое представление американцев о себе самих как о белых или черных не соотносилось с объективной реальностью. К концу двадцатого столетия американцы начали приводить свое субъективное представление в соответствие с объективной реальностью.
Поддерживая общественное стремление к уничтожению дихотомии черного и белого, лидеры чернокожих в 1988 году высказались за введение в обиход термина «афроамериканцы» взамен «чернокожие», поскольку новый термин «устранял расовые различия и подчеркивал культурную и этническую идентичность». Внедрение «афроамериканизма» отвергало «расовую поляризацию и позиционировало чернокожих как одну из многочисленных этнических групп внутри американского общества, наподобие ирландо-американцев, итальяно-американцев или японо-американцев». Как заявил Джесси Джексон, «назваться афроамериканцем — значит пройти культурную интеграцию». Термин быстро приобрел общественную поддержку. По данным опроса, проведенного в 1995 году Бюро переписи населения, 44,2 процента респондентов высказались за принадлежность к чернокожим, но 40,2 процента, прежде всего молодежь, предпочли назваться афроамериканцами. В 1990 году среди людей, называвших себя афроамериканцами, большинство составляли «молодые образованные мужчины, проживающие в урбанистических районах северо-востока и Среднего Запада»{512}. Учитывая непреходящую приверженность американцев к односложным словам, которыми они заменяют любые многосложные названия и обозначения, успех нового семисложного слова представляется интригующим и даже знаковым.
Нарастающая популярность в обществе мультирасового подхода проявилась, в частности, в требованиях либо убрать вопрос о расовой принадлежности из анкет для переписи 2000 года, либо вставить в эти анкеты пункт о «мультирасовой альтернативе» привычным расовым категориям. По данным опроса 1997 года, 56 процентов американцев считали, что вопрос о расовой принадлежности не имеет смысла, а 36 процентов высказывались за его сохранение. По данным опроса 1995 года, требование о введении в анкету переписи пункта о «мультирасовой альтернативе» поддерживали 49 процентов чернокожих и 36 процентов белых американцев. Американцы смешанного происхождения и те, кто имел детей смешанного происхождения, учреждали общественные организации в поддержку своих требований. В июле 1996 года в Вашингтоне состоялся Марш мультирасовой солидарности. С другой стороны, чернокожие общественно-политические группировки и объединения активно препятствовали деятельности «смешанных»; четыре такие группы — Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения (NAACP), Национальная урбанистическая лига, Юридический комитет за гражданские права по закону и Объединенный центр политических и экономических исследований — обратились к правительству с призывом «не поддаваться на провокации и не торопиться с введением института „мультирасовости“, поскольку он обладает несомненным потенциалом для усиления расовой сегрегации и дискриминации чернокожих американцев»{513}. Бюро переписи населения в итоге не включило пункт о «мультирасовой альтернативе» в свои анкеты, однако позволило респондентам выбрать два из шести ответов на вопрос о расовой принадлежности. Те 7 миллионов американцев, которые воспользовались этим разрешением, почти втрое превзошли своей численностью тех, кто назвал себя «американским индейцем и уроженцем Аляски», и в семнадцать раз — тех, кто выбрал пункт «уроженец островов Тихого океана». Как мы видим, категории переписи порождают этническую и расовую идентичность. «Мультирасовая альтернатива», безусловно, имела бы тот самый эффект, которого опасались лидеры чернокожих общин: чернокожие и прочие американцы постепенно осознают, что могут на законных основаниях утверждать свою мультирасовую наследственность.
«Расовое восприятие» и расовые предрассудки остаются по сей день неотъемлемой характеристикой американского общества. Однако значимость расовой принадлежности неуклонно снижается. Колин Пауэлл однажды заметил: «В Америке, которую я люблю всем сердцем и всей душой, человек, выглядящий, как я, считается черным». Совершенно верно: при взгляде на Колина Пауэлла мы видим чернокожего американца — а также государственного секретаря США, отставного четырехзвездного генерала, триумфатора короткой и победоносной войны и принципиального сторонника многосторонности в американской внешней политике, едва ли не единственного такового в администрации президента Буша. В сравнении с другими «признаками» Колина Пауэлла цвет его кожи не имеет ни малейшего значения. В 1982 году, когда Брайант Гамбел стал первым чернокожим диктором на одном из крупнейших телеканалов, цвет его кожи играл немаловажную роль. Десятилетия спустя телеэфир заполнили дикторы, комментаторы, репортеры всех рас и всех цветов кожи; кто теперь обращает внимание на разрез глаз и форму черепа? Через полстолетия после Джеки Робинсона американцы, видя перед собой мультирасовую бейсбольную команду, интересуются исключительно результатом игры, а никак не расовой принадлежностью игроков.
Если нынешний тренд сохранится, рано или поздно стремление правительства классифицировать граждан по расовой принадлежности окажется, как выразились Джоэль Перлман и Роджер Уолдингер, «делом давно минувших дней»{514}. Когда это случится, исчезновение из анкет пунктов о расовой принадлежности ознаменует собой существенный шаг в направлении всеохватывающей, общенациональной американской идентичности. В настоящее время расовая компонента остается по-прежнему значимой, однако все больше и больше утрачивает свое значение в различных сферах жизни для большинства американцев — исключая тех, кто рассматривает снижение значимости расовой принадлежности как угрозу положению белых в Америке.
Белый нативизм
В 1993 году в «Ньюсуик» Дэвид Гейтс опубликовал рецензию на фильм «С меня хватит», в котором Майкл Дуглас исполнял роль белого отставника, бывшего сотрудника оборонного предприятия, подвергавшегося бесчисленным унижениям и оскорблениям в мультиэтническом, мультирасовом и мультикультурном сообществе. Тревоги и заботы героя Дугласа суть, по мнению Гейтса, «квинтэссенция страданий современного белого человека. С самого начала фильм противопоставляет Дугласа — типичного неудачника-одиночку в белой рубашке, галстуке, в очках и с короткой стрижкой — цветной Америке. Это карикатурное представление осаждаемого социумом белого мужчины в мультикультурной Америке»{515}.
Насколько образ, созданный Дугласом на экране, карикатурен? Прислушаемся к комментариям видного социолога, сделанным семью годами ранее по поводу голосования в Юридическом комитете палаты представителей относительно объявления импичмента президенту Клинтону. «На стороне республиканцев, голосовавших „за“, были исключительно белые англосаксы-протестанты, почти все — южане и все, кроме одного, — мужчины. На стороне демократов, голосовавших „против“, были католики, евреи, черные, женщины, гомосексуалисты — и лишь один южанин-англосакс. В подобном распределении голосов нетрудно увидеть бунт белых англосаксов против преуменьшения их роли в современных Соединенных Штатах»{516}.
Нетрудно увидеть не только сам бунт, но и его предпосылки. Было бы, пожалуй, поистине удивительно, когда бы глобальные демографические перемены, случившиеся в Америке, не породили ответную реакцию. Одним из потенциальных проявлений этой реакции должны были стать общественные движения, объединившие в своих рядах преимущественно (но не исключительно) белых мужчин, представителей пролетариата и среднего класса, которые протестовали бы против происходящих перемен и активно возражали против снижения (реального или мнимого) своего социально-экономического статуса, «переуступки» рабочих мест иммигрантам, надругательства над культурой и языком и эрозии, если даже не исчезновения, исторической идентичности страны. Эти движения опирались бы в своей идеологии на расовые и культурные принципы и были бы по сути антииспанистскими, антиафриканскими и антииммигрантскими. Им суждено было стать наследниками многочисленных расовых и ксенофобских движений, которые в прошлом содействовали осознанию американцами собственной идентичности. Безусловно, общественные движения, политические группы, интеллектуальные течения и школы, равно как и разнообразные диссиденты, разделяющие «нативистские взгляды», во многом отличаются друг от друга, однако все же обладают общностью, которая позволяет объединить их под ярлыком «белого нативизма».
Слово «белый» в этом ярлыке отнюдь не является строгим определением и отнюдь не означает, что в подобные движения заказан путь представителям других рас и других цветов кожи. Оно означает, что большинство в движениях нативистов составляют именно белые, а цель движений — сохранение (или возрождение) той Америки, которую они считают «белой Америкой». Понятие «нативизм» среди денационализованной элиты приобрело уничижительное значение: космополиты уверены, что защищать национальную культуру и идентичность и стремиться к поддержанию их уникальности бессмысленно и категорически недопустимо. Впрочем, Джон Хайам в своем классическом исследовании отношения американцев к иностранцам определяет нативизм более нейтрально — как «интенсивную оппозицию внутреннему меньшинству по причине его иностранного („неамериканского“) происхождения и чужеземных связей»{517}. В данном тексте понятие «нативизм» употребляется именно в этом, нейтральном значении, разве что слегка расширенном: во-первых, в нашем понимании «оппозиция» распространяется на социальные группы наподобие чернокожих, которые не имеют «чужеземных связей», однако не воспринимаются как коренные американцы; во-вторых, мы допускаем, что «внутреннее меньшинство» сегодня постепенно становится большинством.