И всё же неприятные новости множились. Столь радикальное решение было принято Е. Коновальцем по причине получения секретной информации о принадлежности П. Кожевникова якобы к агентуре советской разведки. По настоянию «керманыча» решено было на время отстранить подозреваемого от работы в «Проводе» и предоставить ему несколько месяцев для обустройства личных дел. Л. Костарив предложил собрать дополнительные материалы по этому делу и затребовать от генерала В. Змиенко (начальник 2-го отдела генерального штаба военного министерства УНР), сообщившего эти сведения, точных доказательств измены.

В отношении В. Змиенко можно сказать, что уже в то время он стал симпатизировать националистам и постепенно отходить от А. Левицкого, будучи прямым свидетелем и участником ренегатства правительства УНР в интересах Польши. Поэтому, возможно, искал выход для своего оправдания и реабилитации перед национальным движением в оказании помощи Е. Коновальцу и его УВО с перспективой увольнения и перехода в ОУН. Однако, принимая во внимание его принципиальный конфликт с В. Чеботарёвым, который восстановился в ГШ ВМ УНР по требованию поляков в 1935 г., можно предположить, что, получив материалы о предательстве В. Змиенко и его работе на ОУН-УВО, он доложил свой компромат «дефензиве», и В. Змиенко был уволен, а впоследствии «скоропостижно» скончался в 1936 г.

И смерть его была не менее подозрительна, чем его предательство.

А неприятности всё прибывали. 16 марта 1929 года Н. Сциборский получил уведомление о запрещении деятельности «Провода» и самой Луги украинских националистов. 18 марта в Подебрадах политическому референту и бывшему председателю ЛУН Н. Сциборскому явился чиновник МВД и жандармский капитан, которые предложили члену ПУН ответить на вопросы по поводу функционирования ЛУН, мотивируя свой интерес нотой польского МИДа полугодичной давности, на которую они до сих пор не предоставили ответа. В конце апреля в г. Подебрады состоялся суд против основателей ЛУН Н. Сциборского, Л. Костарива, Герасимовича и Руденко. Их признали виновными в создании общественной организации, преследующей политические цели, без ведома и согласия чехословацких властей. Они были приговорены к лишению свободы сроком на 1 год условно и штрафу в 50 корун с каждого. Приговор суда через МИД ЧСР был сообщён польской стороне[339].

Приходится признать, что первые недели существования ОУН омрачились весьма серьёзными последствиями своего появления на политическом олимпе украинской эмиграции и не нашли одобрения в кабинетах внешнеполитических ведомств Польши и СССР. Кроме этого, появившаяся в апреле информация о якобы предательстве П. Кожевникова, как гуцульский топор, расколола ПУН на «за» и «против». Хотя подозрения в отношении его существовали давно. Он позволял себе безбедное существование, в отличие от других, регулярные поездки от имени ЛУН и ЦЕСУС в Вену, Берн, Прагу, Будапешт и т. д., что мог себе позволить разве что бывший полковой конокрад Р. Яри. А объяснения перед коллегами, что деньги ему приносит книжная лавка, не убеждали последних своей оригинальностью и порождали исключительно зависть и ненависть в объёмах, которыми в Европе обладают исключительно галицаи.

Трибунал ОУН начал заседание с 28 сентября и длился на протяжении нескольких месяцев, вызывая его на допросы в Вену. Обвинение предъявлялось В. Мартинцем и Богуш, защиту осуществлял О. Сеник-Грибовский. Доказательств в «суде» представлено не было, но галицкое природное качество сделало своё дело – П. Кожевников был исключён из ПУН и ОУН. Это произошло спустя пару лет, в 1933 году. И с клеймом агента германской полиции начал проживать в Германии. Однако, отстранённый от националистической деятельности, решил компенсировать свой неудел созданием оппозиции ОУН. С этой целью в мае 1935 года привлёк своих единомышленников: Волощука, Масюкевича и Садовничего. Всего планировалось набрать 20 оппозиционеров, в частности тех, кто вышел из Украинской громады в Берлине. Однако из этой затеи ничего не получилось.

В марте 1936 г. в Берлин НКВД привезл сестру П. Кожевникова – Клавдию, которая должна была познакомить своего брата с одним чекистом, известным под фамилией Карин (Карин-Даниленко. См. историю с Ю. Ю. Тютюнником – О.Р.). Но знакомство, по зависящим от гестапо причинам, не состоялось. Карин поспешно выехал в ЧСР, а Клавдия отсидела 4 месяца в тюрьме и по освобождении получила политическое убежище. В октябре 1937 г. гестапо провело на квартире П. Кожевникова обыск, но ничего интересного не нашло. В апреле 1938 г. оно же приказало П. Кожевникову и его сестре покинуть Германию. Клавдия уехала в Данию и далее в Данциг, Пётр в Женеву, а затем в Рим. С началом войны П. Кожевников получил разрешение вернуться в Берлин. Но 28 июля 1943 года его вновь арестовало гестапо и держало в тюрьме на Александрпляц, откуда впоследствии перевезло в Шарлотенбург, а далее в концлагерь «Гросберен» недалеко от Берлина.

После войны П. Кожевников был арестован органами СМЕРШ. Провёл в тюрьмах Москвы и Киева несколько лет и был осуждён по подозрению в принадлежности к немецкой разведке. Вышел на свободу в 1955 году. Спустя 16 лет, проведённых в г. Караганда, где он работал учителем, при этом не будучи гражданином СССР, но нацистской Германии, ему удалось выехать в ФРГ и прожить в доме престарелых под Гамбургом до дня своей смерти, 24 февраля 1980 года. Умер он с чистой совестью, никого в жизни не предав, хотя и был завербован ВЧК, но от работы с ней по идейным соображениям отказался. В этой связи вполне можно допустить, что генерал В. Змиенко располагал подтверждённой информацией о наличии агента ГПУ среди руководства ПУН, и этим шпионом был П. Кожевников. Завербован он был в 1919 году при очередном оставлении г. Киев красными частями и оставлен в городе с целью проникновения и оседания в армии УНР, где служил его хороший знакомый Е. Коновалец. Данный факт свидетельствует лишь о том, что начальник разведки УНР генерал В. Змиенко располагал особо ценным агентом или агентами из числа руководителей Украинского ГПУ Харькова в 1929 году. В соответствии с договорённостями о взаимодействии между спецслужбами Польши и УНР следует, что и польские разведчики располагали подобного рода информацией и, вероятнее всего, использовали этого «крота» или «кротов» в проведении своих разведывательных операций на территории Советской Украины с позиций резидентур «Польской организации войсковой» (ПОВ, а может, и одной из многих посольских или консульских резидентур «двуйки» на Украине).

Но если не П. Кожевников передал сведения о конгрессе советской стороне, что вылилось в дипломатический демарш, то кто же работал на Москву?! Ситуация с этим неизвестным «Икс» стала проясняться к 1936 году, когда под подозрение в работе на НКВД попал Л. Костарив, который после исключения из ПУН и ОУН в том же году бесследно исчез с поля зрения оуновцев. И только в июне 1945 года якобы в Праге в одном из офицеров штаба маршала Р. Малиновского оуновцы опознали «предателя».

Обрушившиеся на Е. Коновальца и ОУН напасти серьёзным образом повлияли на мнение членов УВО-ОУН об их дальнейшей деятельности в связи с отсутствием финансирования намеченных мероприятий. Разделяя беспокойство этим обстоятельством, Е. Коновалец, по согласованию с членами Провода, решил ехать в САСШ для встреч с представителями украинской диаспоры и сбора средств на функционирование ОУН. Было вынесено общее мнение, что отчёт о деятельности и планах на будущее УВО не предоставит в силу возможного нежелания американских украинцев косвенно участвовать в актах террора и убийств. «Керманыч» планировал собрать в САСШ 30 000 долларов, а в Канаде – 20 000 долларов и все надежды на успех своего вояжа связывал с союзными организациями: «Стрилецкая Громада» в САСШ, председатель – доктор Галаган (с середины 20-х годов являлся агентом чешской контрразведки – О.Р.), и «Союз самостийников» в Канаде, председатель – Свистун. Одновременно с этим Е. Коновалец возлагал большие надежды на переговоры с одним из влиятельнейших чикагских банкиров и общественным деятелем украинского происхождения Смуком, который в 1928 году встречался с В. Чеботарёвым по вопросу финансирования его партии. Поспешность, с которой выехал полковник, объяснялась ещё и тем, что он стремился успеть на начало конференции Украинского Народного Союза, которая начиналась 13 мая 1929 года[340].

Из поездки в Америку Е. Коновалец вернулся в начале августа 1929 г. Он объехал все основные колонии украинской диаспоры в САСШ (около 1 млн человек), побывал в Нью-Йорке, Филадельфии, Скрентоне, Чикаго и Детройте. В Нью-Йорке он выступил на собрании организации взаимопомощи «Украинский Народный Союз» (УНС). В Филадельфии – на организованной «Стрелецкой громадой» национальном празднике. В торжественной обстановке вручил бывшим стрельцам памятные кресты. «Керманычу» удалось добиться кое-каких успехов организационного и материального порядка. УНС предоставил ему 700 долларов. Недавно организованная в Чикаго (д-р Симонович и банкир Смук) «Лига освобождения Украины» (ЛВУ) обязалась ежемесячно выплачивать Е. Коновальцу 2000 долларов. Практиковавшийся в Галиции метод принудительной финансовой жертвенности (читай – рэкет) было принято распространить на мелких и средних украинских предпринимателей в САСШ (бывших воинов УГА) в форме спецналога «на дело революционной борьбы на Украине».

В определённой степени популярности среди американских украинцев полковник смог добиться благодаря своей демагогии, популизму и помпезности, сыграв на ностальгических струнах своих бывших соотечественников, умело оперируя известными фамилиями времён Винниченко, Скоропадского, Петлюры. Помимо «памятных крестов» за оборону и участие в защите Украины и торжественного оглашения приветствия и полномочий от бывших генералов УГА – Омельянович-Павленко, Курмановича, Тарнавского и Кравса, он привёз также письма от галицких украинских организаций, существующих преимущественно на бумаге. Всё это придало поездке Е. Коновальца характер важной военно-политической миссии «уполномоченного» от Галиции. (Интересно отметить, что Омельянович-Павленко получал от полковника 50 долларов ежемесячно, Курманович тяжело болел и нейтрализовался от политики, а Кравс согласился на изготовление и вручение «памятных крестов» на основании заверений Е. Коновальца, что это личное пожелание Е. Петрушевича.)

Во второй половине июля он посетил города Канадысо со значительными украинскими диаспорами: Виннипега, Эдмонтон и Саскатун (на 1929 год в Канаде проживало около 600 000 украинцев). В отличие от САСШ, канадские украинцы встретили приезд «керманыча» без особого радушия и заинтересованности, принимая во внимание регулярность прибытия такого рода «предвестников украинской свободы» в период набиравшего силу мирового кризиса (кризис в перев. с лат. – наказание Божие – проф. В. Ю. Касатонов). А так как выход из этого «наказания Божия» всегда лежит в очередной кровавой войне, украинская эмиграция «благословила» Е. Коновальца и его ОУН-УВО на революцию в Галиции (о том, что существует какой-то абвер, они и знать не знали).

При этом было обещано реальное финансовое обеспечение всех намеченных проектов. Поэтому по прибытии из Америки он встретился в Берлине с Н. Сциборским, вернувшимся из Франции, и провёл совещание с «Головной командой УВО». На нём обсуждался вопрос об усилении боевой деятельности в Галиции и на Волыни. Внимание присутствующих акцентировалось на этом требовании «земляков» из САСШ. Тогда же Е. Коновалец поручил Л. Костариву как начальнику 3-го реферата ОУН составить план революционных акций Провода на западноукраинских землях. Программные документы необходимо было подготовить и обсудить до 28 сентября 1929 года, ко дню начала работы съезда ОУН в Праге. В реализации намеченных планов важная роль отводилась газете «Украинский голос» во главе с редактором З. Пеленским, которая была куплена вместе с типографией на средства, собранные в САСШ и Канаде[341].

В подготовленной Л. Костаривом докладной записке от 15 августа 1929 г. за номером «3» 89/29 на имя председателя Провода украинских националистов указывалось, что начавшийся экономический кризис, американские требования и вооружённый конфликт Японии с Китаем на Дальнем Востоке могут послужить причиной ускорения украинской национальной революции. В преддверии этого необходимо было провести большой объём мобилизационных мероприятий без отсрочки исполнения. Л. Костарив писал: «…Мобилизационные задания должны быть выполнены военной и политической референтурами при участии председателя Провода и референтур “О“ и “3”. В эти задания входит подготовка ОУН к будущей работе на землях Соборной Украины… Мы ещё не в силах направить события на приемлемый для нас путь (национальную революцию) и должны быть готовы к проведению наших национальных заданий; поэтому мы, националисты, должны заблаговременно приготовить наш организационный аппарат для наиболее активной работы на наших землях и приспособить его для работы во всяких условиях, при всякой создавшейся там ситуации…»[342].

В рамках этой подготовки планировалось провести перерегистрацию членов и сочувствующих ОУН с целью определения их пригодности к работе на ЗУЗ. Создать предусмотренный решением конгресса украинский военно-научный комитет, объединить все существующие украинские национально-военные организации, провести общевоенную перерегистрацию будущей украинской армии, наметить план мобилизации националистов на случай непредвиденных событий на Востоке Европы, расширить кадровый состав реферата «3», организовать революционные акции (террор) на ЗУЗ и Европе. Осуществление революционных мероприятий рекомендовалось возложить на УВО, которая никак не была связана с ОУН, но которая уже имела необходимый кадровый аппарат и практический опыт.

Относительно реферата «3» Л. Костарив предлагал преобразовать его в Особый боевой отдел ОУН с задачами:

1. Проведение в широком масштабе разведывательной и контрразведывательной работы;

2. Организация боевых ячеек отдела «3» для работы на ЗУЗ;

3. Ведение революционной работы (агитация, пропаганда, создание нелегальных организаций ОУН) на ЗУЗ;