— … очистить наш город… позорный пример…

Женщина передала ему вторую записку; полковник прочел ее с некоторой досадой и отодвинул в сторону. До меня донеслось «сорок шиллингов», потом что-то неразборчивое и «шесть месяцев». На какой-то ужасный миг мне показалось, что он имеет в виду тюремное заключение, но потом поняла, что речь идет о полугодовом испытательном сроке. Мне, Кристине Уинтер, женщине, которая только хотела любить, за пьянство, нецензурную брань и драку с полицейским дали шесть месяцев. О Боже! Боже! Боже мой!

Женщина-полицейский вновь провела меня по лестнице и, слегка сжав мою руку, проговорила:

— Не злись на него, у него, наверное, сегодня обострилась язва.

Потом появились отец и Сэм, но я не могла смотреть им в глаза. Женщина-полицейский что-то мягко шепнула отцу — я не разобрала, что. Он взял меня за руку, и мы в сопровождении Сэма вышли на улицу. Нас ждало такси, и я залезла в машину, так и не подняв головы. Со склоненной головой я вылезла из такси, со склоненной головой стояла на кухне. Я медленно, с ошеломленным видом опустилась на стул; отец положил мне на плечо руку, а я спрятала лицо в ладонях.

— Я сделаю чай, — расстроенно пробормотал он.

Когда он отправился в подсобку, я вдруг осознала, что в кухне находится еще и Сэм, словно до этого самого момента не видела его. Он оторвал мои руки от лица, и я увидела, что он стоит на корточках. Теплым и добрым голосом он произнес:

— Поживешь немного у меня, подальше от всего этого.

— О, Сэм, что я наделала? Что я натворила? — умоляющим тоном проговорила я. — Я ничего не помню — так, отдельные кусочки. Не могу поверить, что я…

Моя голова вновь опустилась на грудь. Я была не в состоянии поверить, что могла нецензурно ругаться, ударить полицейского, что напилась и набросилась на мужа Молли. Подобная реакция была вполне естественной, но матерщина — нет. Я часто ругалась мысленно в последнее время, но это не было нецензурной бранью. Я схватила Сэма за руки.

— А Констанция?

— Не волнуйся за нее. Она молодая, она придет в норму.

Значит, моя дочь болезненно переживает случившееся. Ну, а как иначе она могла воспринять то, что произошло?

Теперь мое имя начнут трепать на всех углах, и ей придется ждать, пока все утихомирится. Потом еще Дон. Если раньше мне удавалось заронить в ее душе какие-то сомнения относительно него, то теперь мои усилия пошли насмарку.

Я не пошла к Сэму и в течение целого месяца не покидала наш дом, даже по делам. Все это время презрение Констанции жгло мой мозг раскаленным железом. Оно было молчаливым, без единого слова, и я не осмеливалась нарушить это молчание. В первую неделю она демонстративно не смотрела на меня. Когда наши взгляды все же встречались, я видела, как глубоко задета ее гордость. Молодость такого не прощает. Она стала чаще уходить из дома, и я не могла спросить, где она пропадает. Меня тошнило при мысли о том, что дочь, может быть, тайком встречается с Доном в его машине. Агония усиливалась от того, что теперь я не решалась успокоить свои нервы с помощью виски. Девять раз из десяти выпивка делала меня жизнерадостной, счастливой, готовой рассмеяться на весь мир, но на десятый алкоголь мог вызвать у меня такую реакцию, что в трезвом виде едва я была в состоянии поверить в то, что способна на такое. Напряжение начало сказываться. Нервы мои стали похожими на натянутые струны, в любую минуту я была готова взорваться и в то же время не могла позволить себе этого.

Четыре недели спустя, в четверг вечером, пришел Сэм. Я сидела в кухне одна — не читала, не вязала, вообще ничего не делала. Просто сидела. Он взглянул на меня, но не заговорил, а достал из кармана миниатюрную бутылку виски. Поставив ее на стол, так чтобы я могла дотянуться рукой, он проговорил:

— Послушай, Кристина, я буду покупать тебе виски, если ты пообещаешь, что никогда не станешь больше ходить в бары. Я позабочусь, чтобы у тебя каждый уик-энд была по крайней мере парочка таких. Но ты должна обещать, что с барами покончено.

Во всем этом было нечто унизительное. Хотя я продолжала сидеть прямо, мое тело чувствовало себя так, словно его изогнули дугой. Мне хотелось сказать: «Убери, Сэм, я могу обойтись и без выпивки», но, глядя на золотистый отблеск содержимого бутылки, я почувствовала, как язык сам собой начинает шевелиться, а мой рот наполняется слюной в сладостном предвкушении. В следующий момент я зарыдала, уткнувшись ему в плечо:

— Сэм… Сэм.

Итак, каждую субботу Сэм начал приносить мне по две бутылки виски и еще одну в середине недели. Так продолжалось год. Потом я начала противиться его контролю. Я снова стала работать, домашней прислуги не хватало, поэтому никто особо не интересовался моим прошлым. А имея в кармане деньги, я с трудом могла подавить непреодолимое желание заглянуть в бар. Я обещала Сэму не делать этого, но потом сказала себе, что это обещание не распространилось на пивные, а потому стала втихую добавлять к своим запасам, но пила только в своей комнате и только перед сном.