Андрей неуклюже ввалился в квартиру, одной рукой держась за стену, в другой крепко сжимая чёрный пакет. Согнувшись пополам, он поставил пакет на пол, звякнув стеклянными бутылками.
– Андрей? – Марина поспешила к нему, всё ещё напуганная и ничего не понимающая. – Тебе плохо?
Андрей, упираясь одним плечом в стену, небрежно скинул один ботинок, что-то невнятно бормоча себе под нос. Второй ботинок никак не хотел сниматься. До Марины дошло, что он в стельку пьян.
– Ты что напился? Андрей?
Он выпрямился, наконец-то справившись со вторым ботинком, и взглянул на неё совершенно убитым взглядом. И когда он только успел так наклюкаться? Его не было от силы часа полтора.
– А шо нейзя? – заплетающимся языком, спросил он.
– Что-то случилось? – она уж ненароком подумала, что Кристина откинула копыта. Вот он с горя и напился.
– Да, сучилось, – он принялся снимать куртку. Это дело у него вышло куда удачнее, чем с ботинками. Хотя ему постоянно требовалось держаться одной рукой за стену. Марина забрала у него куртку, и сама повесила на вешалку, заметив, что под пакетом образовалась приличная лужа прозрачной жидкости. Вот, теперь ей ещё и пол мыть на ночь глядя.
Марина решила, что разбитые бутылки и лужа подождут, сейчас было куда важнее помочь Андрею добраться до кровати. Но неожиданно что-то бухнуло ей по груди, не больно, скорее обидно. Ещё не успев ничего осознать, она, не устояв на ногах, упала на пятую точку, ошарашенно посмотрев на Андрея и издав такое жалкое «Ах!». И только несколько секунд спустя до неё дошло, что Андрей толкнул её в грудь. И прежде чем зайти в гостиную, он выпрямился и заговорил практически трезвыми разборчивыми словами.
– Твоего дружка задержали. И скоро он расколется и сдаст тебя со всеми потрохами. Тебя посадят. И меня возможно тоже. Ты этого хотела? – не дожидаясь её ответа, Андрей шатаясь ушёл в гостиную. А Марина так и осталась сидеть на полу, возле растекающейся лужи спиртного. Неужели Амира поймали?
В то время, когда любовница Андрея, пыхча раздевала его, сама же Кристина лежала на кушетке в Сенином убежище. Они успели вернуться до темноты. Ей не хотелось ничего обсуждать, хотелось просто уснуть, а проснувшись, оказаться в своём теле, в то время, когда она ещё ничего не знала и была слепо счастлива. Но, как и говорил Сеня, сон в этом месте дело временное. Она ещё какое-то время молча наблюдала за Сеней, мастерившего за столом вещицу, больно уж напоминающую лук. Потом она отвернулась к стене, обняв саму себя руками. Как же ей хотелось забыться. Ведь каждый раз, когда она закрывала глаза, чтобы провалиться, пусть и в недолгий сон, она вновь и вновь видела, как соседка целует её мужа и передаёт ему в руки ребёнка, со словами: «Подержишь сыну?». Поэтому почти за всю ночь Кристина не сомкнула глаз.
Рано утром Клементов намеревался навестить Марину Каеву. Поэтому ни свет, ни заря он подъехал к многоквартирному дому, где только несколько окон горели светом. Все остальные жильцы ещё спали. Прежде чем войти в подъезд, следователь выкурил сигарету. После поднялся на третий этаж и позвонил в звонок двадцать пятой квартиры. Спустя полминуты ему открыла миловидная молодая девушка, укутавшаяся в разноцветный байховый халат.
– Доброе утро. Каева Марина Егоровна? – задал вопрос Клементов и полез за пазуху за удостоверением.
Девушка кивнула. У неё был усталый вид и тёмные круги под глазами, словно она не спала всю ночь. Клементов предъявил ей удостоверение, и она снова согласно кивнула.
– Я по поводу вашей соседки сверху, – он сложил корочку и убрал обратно, – Кристину Левиц знаете?
– Конечно, её все тут знают, – ответила Марина, с совершенно не проникновенным видом.
– Значит о случившемся в курсе?
Марина кивнула. В таких ситуациях лучше говорить меньше, чем больше.
– С Амиром Пичхадзе знакомы? – сразу поинтересовался Клементов, понимая, что в гости его не пригласят. Марина состроила вдумчивый вид, словно пытается вспомнить, потом покачала головой, без всяких эмоций.
– Ну как же? Он ведь был у вас был прописан, по вашему адресу целых пять лет, – Клементов сразу чувствовал, когда ему лгали. А эта дамочка была совершенно непробиваемая. Но он ведь и не таких раскалывал.