— Я его уже раньше видел.

— Когда? Где? — искренне удивился Геннадий.

— Когда Вы ездили к отцу, а меня оставили на стоянке. Именно в то утро…

— Тихо! — оглянувшись по сторонам, негромко сказал Геннадий. — Не нужно здесь об этом даже думать! — молодой человек кротко кивнул. — Ладно, я обо всем позабочусь, а ты же крепись и держи себя в руках. Все, пойдем к остальным.

Зрители и участники судебного заседания простояли некоторое время на улице, после чего их уведомили о том, что судебный процесс скоро возобновится, и всем нужно вернуться на свои места. Уже в помещении суда Виктор обнаружил, что Двардова и его телохранителя нет на своих местах. Несомненно, юноше от этого стало только легче. Судебный пристав, не спеша, передает записку судье. Полная тишина в зале и…

— Виновен! — беспристрастно объявляет главный судья.

Хоть для всех это было очевидно, для Виктора слова эти прозвучали, словно взмах топора палача на казни. Сразу же люди, охранявшие Романа Александровича, открыли решетку и надели на него наручники. Казалось, он их даже не замечает. Все его внимание было устремлено на младшего сына, и напоследок отец подмигнул ему с улыбкой на устах. Хоть младшему было совсем не весело, он улыбнулся в ответ, а после с глаз его потекли слезы. На него накатила дикая тоска; он никак не хотел, не допускал смирения перед данным фактом. А после Виктор осознал, что, не понимая как, уже бежит к своему отцу. Кто-то попытался его удержать, но он вырвался и все-таки успел ухватиться за своего папу. Потом, что было силы, обнял его. Люди в форме кричали, чтобы гражданин Кротов отошел от уже заключенного; судья назойливо стучал своим деревянным молоточком; какие-то люди что-то говорили Виктору, но он не обращал на них внимания. В этот момент для него ничего не существовало; ничего не было важнее того, чтобы обнять своего отца. Затем Юрий навалился на младшего брата и, проливая слезы, все-таки смог разорвать объятья отца и сына. Романа Александровича увели, а младший сын остался стоять на коленях, смотря туда, где он еще недавно держал своего папу.

После наступила тьма, и Виктор очнулся уже дома. Он потерял сознание. Врачи констатировали нервный срыв и рекомендовали категорический покой. Но о каком покое можно говорить, когда в семье траур, и весь дом пропитан слезами страданий его обитателей?

Романа Александровича признали виновным и присудили двадцать пять лет в колонии строго режима. Учитывая его возраст, можно было сказать, что это пожизненно, и всем любящим его, оставалось надеяться только на Геннадия Юрьевича и его план подмены.

Прошла неделя и Геннадий, наконец, навестил дом Кротовых. Сперва он отправился на разговор с Надеждой Алексеевной, а после пришел к Виктору. После короткого приветствия и вопросов ради приличия типа «как здоровье и как самочувствие?», он начал говорить по делу:

— Твоего папу, наконец, перевели в настоящую тюрьму.

— Звучит так, будто вы и рады, — не стараясь обидеть, прокомментировал юноша.

— Прости, я не так выразился. Но это на самом деле не плохая новость. Его отправили в «Бутырскую» тюрьму, почти в самом центре города. И знаешь что еще? — улыбнувшись, спросил он.

— Что? — без особого интереса спросил Виктор.

— Сегодня мы с тобой поедем и проведаем, как он там!

— Что?! Правда? Неужели можно? Так скоро?! — парень не верил своим ушам.

— Ну, вообще-то нельзя, но нам сделали исключение! Классно, правда?

— Конечно! Я пойду маму обрадую! А можно мы еще Ксюшу с собой возьмем?

— Нет, дружок. Теперь плохая новость: навестить Рому может только один член семьи и я как его юрист, — это, конечно, расстроило Виктора, но радость от предстоящей встречи с отцом все еще била ключом.

— Но, может, тогда пусть поедет мама?