Глава X Изгнание

Виктор Кротов так и сидел в своей комнате, никуда не выходя, и все, что происходило в мире, узнавал лишь благодаря Геннадию Юрьевичу да телевизору, который принесли специально для него. Только он, друг отца, навещал юношу и приносил еду. Нужно отметить, что Виктору и самому не хотелось, чтобы его кто-либо навещал. Может, ему было стыдно перед родными, а, может, это был самый обыкновенный страх. Страх за их презрение, страх за ответственность перед ними, страх за то, что они узнают правду, что он не выдержит и все им откроет. Но был один человек, которого герой наш все же хотел видеть — это его старшая сестренка. Каждый день он ждал, когда же она придет, каждый раз, как открывалась дверь, юноша надеялся, что это будет она. Но нет — в двери всегда оказывался один лишь Геннадий Юрьевич. Да, парня это огорчало, и он никак не мог понять, отчего же сестра его все не навещала. С братьями же все было понятно: они его, скорее всего, ненавидели и презирали. С мамой тоже ясно: Геннадий говорил, что самочувствие ее совсем плохое, и это он рекомендовал ей не приходить к сыну. Также он заверял, что она не держит на Виктора зла и в целом согласна с планом мужа. Для младшего Кротова эти слова были словно бальзам для души. И он просто ждал. Лежа на своей кровати, Виктор, как в детстве, заново изучил всю свою комнату. И ему было в ней уютно. Со временем в его голову стали приходить мысли, что он может просто переждать, и всё пройдет само собой. Да, что-то там в мире происходило, но его это не коснется. Молодому человеку совсем не хотелось покидать свое убежище, и вообще, чтобы его кто-то видел, слышал и знал о нем. Думал, что было бы здорово, если бы просто все его забыли, и никто не трогал. Но, к счастью, Виктор все же смог отогнать эти жалкие и трусливые мысли от себя. На это ему потребовалось три недели. Виктор решил, что все-таки в нем есть хоть немного мужества, и он хотел нести ответственность за свои деяния. Хоть его крест взял на себя отец, юноша не собирался просто отстояться в сторонке. За это время он не раз вспоминал о Кристине и Филиппе. Все задавал себе вопросы: «Как они там? Что с ними?». Ему хотелось верить, что все у них нормально. И наконец, предварительно переговорив с Геннадием, молодой человек все-таки решился выйти из комнаты. Было очень тихо. Возникало ощущение, что дом уже не жилой вовсе. Так как прислугу на время отправили в отпуск, а Надежде Алексеевне было явно не до этого: дом был не убран, все окна закрыты, и все помещение было прямо пропитано мертвецкой тишиной. Побродив по пустым комнатам, Виктор отправился в спальную родителей. Подойдя к двери, он услышал, как его мама тихонько плачет. Встал напротив и начал ждать, когда он наберется достаточно смелости, для того, чтобы все-таки войти. Даже портрет какого-то человека знатного рода, века так XIX, и тот укорительно смотрел на парня своим надменным взглядом вельможи. Неизвестно сколько юноше пришлось бы набираться смелости, если бы дверь все-таки не отворилась, и из нее не вышла Ксюша. Вид у нее был уставший, а красноватые и мокрые глаза выдавали недавние слезы. От неожиданной встречи сестренка смутилась и поначалу растерялась, но уже спустя секунду закрыла за собой дверь и обняла брата. Ожидания худшего улетучились, Виктор, в хорошем смысле, был шокирован подобной реакцией.

— Как ты, братик? — поцеловав брата в щеку, пролепетала девушка. — Прости, что я раньше не пришла к тебе. Я просто… боялась.

— Ну что ты, милая. Все хорошо, — с ее глаз потекли слезы, и Виктор еле сдержался, чтобы не последовать ее примеру. — Чего ты боялась?

— Я… не знаю. Обидеть тебя… увидеть тебя. Знай, я не считаю тебя виноватым! Ты и так, бедняжка, настрадался.

— Спасибо. Для меня очень важно, что ты это сказала. Ну, перестань плакать, чего ты? — пытаясь утешить, Виктор стал вытереть слезинки с ее щечек, но она еще больше расхныкалась и уткнулась своим личиком в его плечо.

Так родные люди и стояли пару минут, наслаждаясь и чувствуя, что они есть друг у друга. Брат и сестра. Когда же девушка немного успокоилась, Виктор спросил:

— Как мама?

— Плохо, — коротко ответила Ксюша.

— Как думаешь, я могу войти?

— Да, думаю она тоже будет рада тебя видеть. Геннадий Юрьевич нам всем запретил к тебе приходить, чтобы ты мог отдохнуть и прийти в себя, но… но я все равно хотела прийти!

— Я знаю, — соврал братец.

— Вот только с Димой и Юрой тебе лучше не видеться. Особенно с Юрой. Он просто в бешенстве, говорит, что это ты во всем виноват и Димку против тебя настроил. И даже меня пытался, представляешь? Но я-то знаю, что ты ни в чем не виноват! — Виктор ощутил душевную боль от того, что она так искренне в него верила, а он был этого недостоин. От тоски у молодого человека перехватило дыхание.

— Ладно, сестричка, дай мне поговорить с мамой.

— Да, конечно, а я пойду, посплю немного. Но если ты захочешь поговорить, можешь смело меня будить!

— Хорошо, иди отдыхай. Вижу, ты тоже устала, — она кивнула, и они разошлись

Немного погодя Виктор все-таки вошел в комнату к матери. Сидя на уголке кровати, мама не сразу его заметила и продолжала плакать. Подойдя ближе, сын спросил:

— Как ты, мам? — мама посмотрела на него заплаканными глазами, взяла его за руку и, потянув к себе, обняла, как раньше, когда он был еще совсем маленьким мальчиком. Вид у нее и правда был ужасным: она словно постарела лет на десять за это время. Всегда веселая и жизнерадостная Надежда Алексеевна сейчас выглядела, словно уставшая от жизни старушка. Как это символично — её вид и само имя олицетворял образ надежды Виктора. Юноша не смел пытаться начать разговор и терпеливо ждал, когда она сама заговорит.

— Сынок. Ты должен знать… Я все равно люблю тебя, — сынок продолжал молчать, не в силах ответить. — Мы справимся. Мы обязательно справимся и все преодолеем, — чем больше она говорила, тем больше успокаивалась, и от этого Кротову становилось легче.