— Гм! Вижу, суровыми лишениями дальних странствий тебя не напугаешь.
— Ну. Вы бы лучше и не пытались…
Они развели костер — маленький, но жадный, поедающий смолистые сосновые сучья с аппетитным похрустыванием. В котелке мирно пыхтела постная просяная каша; Гарх, сложив лапы под грудью, подремывал неподалеку от костра, время от времени сонно подрагивая и дергая головой; над огнем, нанизанные на прутик, неторопливо подрумянивались кусочки ржаного хлеба — темного, душистого, изенгардского. Лес, окружавший поляну, несмотря на сгустившиеся сумерки, уже не казался Гэджу ни враждебным, ни особенно страшным, разве что таинственным и скрытным, как заправский нелюдим, предпочитающий прятать от окружающих лицо под глубоким капюшоном.
— А все-таки, кто он такой, этот «хозяин леса», мастер Гэндальф? Эльф? Или, быть может, тоже волшебник? И как мне его найти, чтобы… поблагодарить?
— Ну, уж об этом тебе совершенно не стоит беспокоиться, Гэдж. Думаю, если захочет, то он сам тебя непременно найдет.
Гэндальф говорил об этом так спокойно и просто, точно речь шла о чем-то глубоко обыденном и привычном, вроде встречи с добрым соседом, и, наверно, так оно и было — для Гэндальфа. «Но я-то — не волшебник», — уныло думал Гэдж, и эта гипотетическая встреча с «хозяином леса» (который являлся существом определенно не обычным) не могла не вызывать у него неприятного холодка в животе. Магия и все, к таковой относящееся, всегда оставалась для Гэджа тайной за семью печатями, несмотря на то, что он вырос в доме волшебника и всю свою (по крайней мере, сознательную) жизнь провел с магом бок о бок. Саруман никогда не казался Гэджу каким-то особенным, высшим существом (из
Наконец ужин, пыхтящий в котелке, благополучно поспел, и путники подкрепились жидкой, больше смахивающей на похлебку просяной кашей, закусывая варево слегка подгоревшими по краям ржаными сухариками. Покончив с едой, Гэндальф извлек из сумки причудливо искривленный, видимо, найденный где-то в лесу узловатый сучок, очистил его от засохшей земли и прилипших хвоинок, так и этак повертел в руках, словно примериваясь. Достал из кармана на совесть заточенный перочинный нож и, посвистывая сквозь зубы, принялся обстругивать заготовку, вчерне придавая ей нужные, увиденные им внутри пока ещё бесформенного куска дерева очертания. Гэдж смотрел, как ловко и сноровисто сильные пальцы волшебника управляются с ножом, как выползает из-под острого лезвия душистая, завивающаяся спиралью длинная стружка. Руки Гэндальфа были совсем не похожи на изящные и холеные руки Сарумана, руки Гэндальфа казались загрубевшими и обветренными, покрытыми красными «цыпками»; широкие крепкие ладони были как-то по-крестьянски мозолисты, под коротко обрезанными ногтями кое-где виднелись тоненькие черные ободки намертво въевшейся грязи. Это были руки скорее простолюдина и ремесленника, нежели мудреца и волшебника…
— Мастер Гэндальф, — пробормотал Гэдж, — а ведь вы всегда странствуете в одиночку, правда? И ничего не боитесь?
— А чего, по-твоему, я должен бояться, Гэдж?
— Ну, я не знаю… разбойников, например. Волков, драконов…
— Волков бояться — в лес не ходить. Это во-первых.
— А во-вторых?
— А во-вторых, меня почему-то упорно не оставляет ощущение, что ты хочешь напроситься ко мне в попутчики.
Орк смутился.
— Почему «напроситься»? Просто… я подумал, что, возможно, нам с вами и впрямь по пути, мастер Гэндальф.
Волшебник бросил на собеседника быстрый взгляд, полоснул по пальцу оставленным без присмотра ножом и, шепотом ругнувшись, торопливо прижал набегающую кровь краем грязноватого рукава.
— И куда, интересно, ты так рьяно и безоглядно мыслишь направиться? В Серые горы?
Гэдж смотрел в сторону.
— А почему бы и нет? Кто может мне это запретить? Вы? Или, может быть, Саруман, а? Он сейчас далеко…
Гэндальф был занят своим пальцем и ответил не сразу. Он аккуратно перевязывал ранку под ногтем извлеченной из кармана холщовой тряпицей.