– Потом прочитаешь в моих книгах, – отмахнулся Магнов. – Слушай, я расскажу тебе самое важное из того, что в них не написано. Когда-то давно в Виварии стали финансировать благотворительную программу помощи отсталым народам. Нашему в том числе. Дело в том, что они тщательно оберегают свою нацию от влияния Храма и не пускают к себе ни иноземных торговцев, ни миссионеров. Последняя попытка Селавика разведать остров, утвердиться на нем и посадить там экзарха окончились провалом лет пятьдесят назад. Неважно… Платон должен был здесь подобрать людей, лишенных инстинкта саморазрушения. По другому говоря, тех, кто дожил хотя бы до тридцати лет. Каждые пять лет в “Навийских ведомостях” всегда появлялось объявление о наборе – неважно, для чего – людей старше тридцати лет.

– Так вот почему… Но ведь ты подал объявление…

– Да, я снизил возраст до двадцати пяти. Во-первых, потому что броненосец – сложный механизм и управляться с ним лучше относительно молодым людям. А во-вторых, такой масштабный проект и так привлекает слишком много внимания. Не стоит озадачивать публику еще и странными условиями службы на “Афиногене”. Какой-нибудь ушлый газетчик примется вынюхивать, лезть в архивы…

Элизбар поморщился и замолк, переводя дух, а Максим в это время растерянно размял папиросу и чиркнул спичкой. Он все еще не мог понять, сошел ли Магнов с ума на почве отставки или мир действительно намного сложнее, чем представляется.

– Так вот, в назначенный год судно из Виварии не подошло к берегам Селавика. Солнце меня сожги, как я выспренно изъясняюсь… Платон служил местным наблюдателем уже не первый год и резонно хотел покинуть страну, он совсем не мечтал помереть в свои сорок лет. Мне пришлось подергать за свои военные связи и пристроить его к пиратам. Они не вернулись ко мне за второй половиной платы, и что случилось с кораблем, когда он пристал к берегу Виварии, я не знаю… Может быть, он вообще не достиг берегов острова.

Министр продолжал говорить, а Максима все больше одолевала одна мысль, совсем не относящаяся к загадочному острову.

– Так ты бросишь семью, детей и отправишься в чужую страну, лишь бы дожить до ста лет? – резко спросил он, подобрав наконец нужные слова.

В кабинете повисло молчание. Только спустя долгие десять секунд Элизбар медленно выдохнул воздух, который набрал для очередной фразы, и сдулся будто ярмарочный каучуковый шарик с нарисованной на нем грустной рожицей.

– Семья? – медленно произнес он. – Что она значит для того, кто каждый день видит Смерть и мысленно примеряет алтарь Храма к своему ребенку? Да, я уеду из этой страны, потому что еще пара лет – и на меня будут смотреть как на чучело, а не живого человека. Авдиев, добрейший адепт Храма и смелый реформатор судебной системы, мой друг, мягко предложит мне освободиться от жизни и стать наконец звездой. Я, известный в Селавике деятель и умный, знающий человек, стану посмешищем, буду вызывать подозрение в неуважении к вере, меня вынудят уйти в отставку. И что мне останется? Посиделки в кабаках и старые книги в пустой квартире? Жена скоро погибнет, дети разбегутся по своим новым семьям…

Бесстрастные слова Магнова словно раскаленные угли падали в мозг Максима, и увернуться от этой правды было невозможно.

– Вспомни старика Платона, и ты поймешь меня, – добавил Элизбар и поднялся. За дверью, в приемной у секретаря, уже давно гудели приглушенные голоса, но в кабинет никто не входил. Ведомство уже неделю полнилось слухами о близкой отставке министра, и чиновники в военной форме наверняка сейчас гадали, что именно доверяет своему преемнику министр.

– Ладно, давай заканчивать с этими делами. – Магнов встал у окна, рассеянно глядя на уличную суету. По счастью, Викентьевскую не позволили оснастить конкой, и ее спокойный, даже патриархальный вид радовал глаз. – Детали узнаешь на днях, у меня дома. Там мы сможем нормально поговорить, я оставлю тебе имена людей из армейского командования… Я предполагаю, что они свободны от тяги к самоуничтожению. Таких мало, но они встречаются. Ты остаешься на моем невидимом посту главы этой заморской программы спасения. Я же постараюсь на месте понять, почему они больше не присылают за нами транспорты, и разобраться в этой истории. Обещаю тебе сделать все, чтобы через пять-шесть лет забрать тебя и других нормальных людей в Виварию. – “Если я захочу этого”, – подумал Максим. – Ты обязательно вспомнишь этот разговор и поймешь, что другого выхода нет. Мы должны жить среди подобных нам. Заведу в Виварии новую семью и проживу с женой и детьми еще десятки лет… – мечтательно протянул Элизбар.

“Он безумен, – ужаснулся Рустиков. Папироса хрустнула в его дрогнувших пальцах и сломалась, рассыпав крошки табака. – Мечтать о стране, которой никогда не видел! А если они там вымерли от старости? Сколько же нужно пищи, если все будут жить до ста лет и не умирать? А вдруг там голод, неурожай, денег на программу “спасения” нет? Да еще они прибудут…”

Но ничего такого он говорить не стал. Элизбара занимали уже другие вопросы, он призвал секретаря и распорядился собрать совещание с руководителями отделов и департаментов. Те как будто ждали такого приказа и явились уже через пять минут. Максим слушал всю эту аппаратную трескотню рассеянно, удивляясь, как легко министр смог переключиться с темы собственной судьбы на жизнь какого-то, пусть и важного ведомства. Впрочем, в нужные моменты товарищ министра вставлял нужные реплики, а поскольку всех присутствующих начальников он давно знал, они его также знали и уважали, никаких закавык и недоразумений не возникло. Спустя пару часов, завершив передачу дел кофеем и рогаликами, обновленный аппарат Военного ведомства разошелся по рабочим местам. Не считая небольших подвижек в кадрах, других изменений не случилось, и повседневная работа продолжалась с прежней неторопливостью. Мирное время, рутина…

Курьер убыл в Народное Собрание с прошением Элизбара, и к вечеру депутаты, давно ожидающие отставки Магнова, утвердят на посту министра его преемника, барона Рустикова.

– Ожидаю тебя с супругой и старшей дочерью в “Короне”, в семь часов.

Бывший министр уже сейчас выглядел усталым, но держался стойко – без банкета никак не обойтись. Обещали прибыть не только главнейшие партийные деятели и министры со своими товарищами, жены чиновников, но и промышленники во главе с Кастором. Наверняка Максиму придется решить несколько текущих вопросов и вникнуть в десяток правительственных интриг.

В пять часов вечера Максим оставил ведомство на плечи Корнута, нового товарища министра, и отбыл домой, чтобы подготовиться к мероприятию. Наконец-то высокие, под самые потолки переполненные заботами и подводными камнями помещения ведомства остались позади. Невидимая тяжесть власти, навалившаяся на барона с самого утра, словно растворилась в мягком, майском свечении Солнца, а беззаботные толпы на улицах, ржание коней и визг тормозов ненадолго вернули его в обыденную жизнь Селавика. Запахи пекарен, рыбы, стайки детей и патрули – все это частицы его родной страны, и променять ее на белое пятно острова, безликого и пустынного настолько, что даже мазка краски на него жалко… “Наверное, он прав, – думал Максим, глядя на медленно плывущие мимо фасады. Агапит ехал медленно, с годами он уяснил, что торопиться при такой толчее бессмысленно. – Я обязательно пойму это в его возрасте”.

Он внезапно заметил, что большинство пешеходов обгоняет его мобиль, торопясь куда-то вперед, в сторону Пароходной. Многие выкрикивали при этом что-то возбужденное, их физиономии сияли, а перекошенные рты распирало восторгом. В окно ворвался запах гари вкупе с клубом черного дыма, как будто в моторе возникла дыра – но нет, мобиль был сработан на совесть.

– Горят! – вскричал Агапит, сверкая глазами из-под кожаного козырька. Усы его хищно встопорщились. – Горят людишки-то!